Мег.
– Ну ничего, потерпи еще пару часов, и это дурацкое мероприятие закончится. А потом…
– Потом я выпаду в осадок.
Мег пожала плечами. И крепче сжала мою руку.
– Где Чарли? – спросила я.
– Возвращается в город на метро.
– Какого черта он это делает?
– Так он представляет себе покаяние.
– Когда я увидела его в таком состоянии, мне стало его по-настоящему жалко. Если бы только он снял телефонную трубку, ему бы удалось исправить свои отношения с матерью.
– Нет, – сказала Мег. – Ничего бы он не исправил.
Когда лимузин подъехал к воротам, я снова увидела ту женщину. Она уверенно шагала по дорожке, и ее походка была удивительно легкой для женщины ее возраста. Мег тоже заметила ее.
– Ты ее знаешь? – спросила я.
Вместо ответа она равнодушно пожала плечами.
– Она была у могилы матери, – сказала я. – И простояла там почти до самого конца.
Мег снова пожала плечами.
– Может, какая-то ненормальная из тех, кому нравится слоняться по кладбищам, – предположила я.
Когда мы поравнялись, она посмотрела в нашу сторону и тут же отвела взгляд.
Лимузин вырулил за ворота кладбища и свернул налево, по направлению к Манхэттену. Я откинулась на сиденье, чувствуя себя совершенно разбитой. Какое-то время мы молчали. Потом Мег ткнула меня в бок локтем:
– Ну и где мои двадцать баксов?
2
Пятнадцать человек из двадцати присутствовавших на похоронах вернулись на квартиру моей матери. Возникла толчея – что неудивительно, ведь последние двадцать шесть лет своей жизни мама ютилась в крохотной квартирке на пересечении 84-й улицы и Вест-Энд-авеню (и даже в тех редких случаях, когда она принимала гостей, я не помню, чтобы за раз собиралось больше четырех человек).
Мне никогда не нравилась эта квартира. Тесная. Плохо спланированная. Юго-западное расположение на четвертом этаже означало, что окна выходили во двор, и в них редко заглядывало солнце. Гостиная одиннадцать на одиннадцать футов, такого же размера и спальня, маленький совмещенный санузел, кухня десять на восемь с допотопной техникой и обшарпанным линолеумом. Все в этой квартире выглядело старым, изношенным и отчаянно нуждалось в обновлении. Три года назад мне удалось уговорить маму перекрасить стены – но, как это часто бывает в старых квартирах, свежий слой эмульсии и блеска лишь подчеркнул убожество плохо заделанных швов и грубо оштукатуренных стен. Ковры пестрели истертыми залысинами. Мебель требовала реставрации. Те немногие технические новшества, что имелись в квартире (телевизор, кондиционер, стереосистема сомнительного корейского производства), морально устарели, причем давно и безнадежно. За последние несколько лет, как только у меня появлялось немного свободной наличности (что, признаюсь, случалось не так уж часто), я предлагала матери поменять телевизор или купить микроволновую печь. Но она всегда отказывалась.
– Как будто тебе больше не на что потратить деньги, – говорила она.
– Но
