на особинку одетая женщина с вопросом: «Мадам, пожаль уста, гдэ ист тоуалэт?». Не уверена, что фраза была построена именно таким образом, но ручаюсь, что слово «тоуалэт» прозвучало.
– Тоуалэт! – повторила иностранка, жестами демонстрируя высокую степень заинтересованности.
Никаких шансов на ответ, не внятный, а вообще какой-нибудь, например, «не знаю», или «нихтсферштеен», или «моя твоя не понимайт», иностранка не имела. И не потому, что мы все втроем – мама, папа, я – только что первый раз в жизни вышли на Невский и не знали, где тут что находится. Дело не в туалете. Иностранка могла спросить: «Какая сегодня погода?» или «Который час?» – ответа от «мадам» она не получила бы. Маму никогда еще так не называли. «Женщина», в лучшем случае «девушка»; на худой конец «товарищ Иванова». Обращение «мадам» привело маму в состояние тихой эйфории.
Она секунду, две, три смотрела прямо на иностранку. Я тоже таращилась. Конечно, тут, в Ленинграде, иностранцев полным-полно, и всякое могло случиться. Но я даже предположить не могла, что столкнусь с ненашим человеком вот так сразу и прямо глаза в глаза. А ведь именно такие одиночные капиталистки (ясно даже ребенку: если бы иностранка приехала из соцстраны, то говорила бы мало-мальски по-русски, а не бегала по Невскому в поисках уборной) устраивают неприятности советским пионерам, комсомольцам и водителям МАЗов. В тот год на меня сильное впечатление произвел фильм «Мировой парень» с Олялиным в главной роли. Его сначала крутили в кинотеатре «Родина», а потом в ДК Гознака, и весь наш городок запел о березовом соке и потянулся с бидончиками и ножами в окрестные леса – сочить березки. Сильный фильм. Там убедительно показано, как иностранные дамочки сначала спросят что-нибудь незначительное, войдут в доверие, а потом тормоза подрежут. Схватишь за руку – сразу в слезы: мол, я не хотела, да мне заплатили. «Вы можете позволить себе роскошь быть великодушным, а тут у нас звериный оскал», – примерно так говорила подсадная дамочка Олялину, который все же довел свой грузовик до финиша, «и Родина долго поила» его «березовым соком, березовым соком».
Все это промчалось в моей голове за те секунды, пока мама в упор смотрела на иностранку, а поток пешеходов, идущих по Невскому проспекту, расступался, огибал нас и снова смыкался за нашими спинами. Не знаю, о чем думала мама, политинформатор и активистка гражданской обороны. Только в конце она прыснула от смеха и решительно пошла мимо иностранки туда, куда мы направлялись, – к Елисеевскому, за парнОй говядиной. Мама шагала теперь по-особенному. Она примерила на себя шикарное слово «мадам», и примерка удалась.
Теперь мама-мадам бросала восхищенные взгляды на свое отражение в витринах, на тщательно подобранный ансамбль украшавших ее вещей. Красное драповое пальто гармонировало с красной фетровой шляпкой-колпачком и коричневыми туфлями на полиуретановой подошве с широким рантом и модной крупной шнуровкой.
Собственно, вещью были только туфли. Фирменную обувь марки «Цебо» привез из Чехословакии третий секретарь горкома. Если бы не редкий 34-й размер, туфли с руками оторвал бы
