ее/ во мне; thy [ðaɪ] – /уст., поэт./ твой, твоя, твое, твои).
Now folds the lily all her sweetness up (и вот лилия складывает всю свою сладость = все свое очарование; lily ['lɪlɪ] – лилия; to fold [fəʋld] – сгибать, складывать, сворачивать; to fold up – сворачивать, закрывать; sweetness – сладость; приятность),
And slips into the bosom of the lake (и скрывается в лоно озера; to slip – скользить; двигаться легко, мягко, не привлекая внимания; ускользать; bosom ['bʋzəm] – грудь; пазуха; лоно; недра; душа, сердце):
So fold thyself, my dearest, thou (поэтому сложись /подобно цветку/ и ты, моя любимая: «любимейшая»), and slip (и скройся: «скользни»)
Into my bosom (в мою грудь) and be lost in me (и потеряйся/исчезни: «будь потерянной» во мне; to lose [lu:z] – терять; to be lost – пропасть, затеряться).
Now sleeps the crimson petal, now the white;
Nor waves the cypress in the palace walk;
Nor winks the gold fin in the porphyry font;
The firefly wakens: waken thou with me.
Now droops the milkwhite peacock like a ghost,
And like a ghost she glimmers on to me.
Now lies the Earth all Danaë to the stars,
And all thy heart lies open unto me.
Now slides the silent meteor on, and leaves
A shining furrow, as thy thoughts in me.
Now folds the lily all her sweetness up,
And slips into the bosom of the lake:
So fold thyself, my dearest, thou, and slip
Into my bosom and be lost in me.
«Tears, idle tears, I know not what they mean …»
Tears, idle tears, I know not what they mean (слезы, беспричинные: «праздные» слезы, я не знаю, что они означают; tear [tɪə] – слеза; idle ['aɪdl] – праздный; бесполезный, тщетный),
Tears from the depth of some divine despair (слезы из глубины некоего неземного отчаяния; divine [dɪ'vaɪn] – божественный; священный; неземной; despair [dɪ'speə] – отчаяние)
Rise in the heart (поднимаются в сердце; to rise – всходить, вставать, подниматься; воскресать, оживать, возрождаться), and gather to the eyes (и собираются = подступают к глазам; to gather ['ɡæðə] – собираться),
In looking on the happy autumn fields (глядя = когда гляжу на счастливые = отрадные осенние поля; autumn ['ɔ:təm] – осень),
And thinking of the days that are no more (и думаю о днях, которых больше нет = которые прошли).
Fresh as the first beam glittering on a sail (свежие, словно первый луч, сверкающий на парусе; to glitter – блестеть, сверкать),
That brings our friends up from the underworld (который выносит наших друзей наверх из подземного царства; underworld ['ʌndəwɜ:ld] – /загробное/ царство /Аид/преисподняя, подземное ),
Sad as the last which reddens over one (печальные, словно последний /луч/, багровеющий на том /парусе/; to redden – окрашиваться в красный цвет)
That sinks with all we love below the verge (который погружается со всем, что мы любим, вниз за грань /горизонта/; verge [vɜ:ʤ] – край, грань; зд.: горизонт /= horizon [hə'raɪz(ə)n] – горизонт/);
So sad, so fresh, the days that are no more (столь печальные, столь свежие – дни, которых больше нет).
Ah, sad and strange (о, печальные и странные; ah [ɑ:] – а!, ах!) as in dark summer dawns (как в темные летние зори; dawn [dɔ:n] – рассвет, утренняя заря)
The earliest pipe of half-awaken’d birds (самое раннее пение наполовину = едва пробудившихся птиц; pipe – трубка; свирель, дудка, свисток; свист, пищание /обычно о птицах/; to awaken [ə'weɪk(ə)n] – будить, разбудить; пробуждаться; просыпаться)
To dying ears (для умирающих ушей = глохнущего слуха), when unto dying eyes (когда для умирающих глаз = слепнущего зрения; unto ['ʌntu:] /книжн./ = to)
The casement slowly grows a glimmering square (оконный переплет медленно становится мерцающим квадратом; casement ['keɪsmənt]
