монета между Российской империей и Румынией. От такого раздрая ожесточиться должно, но нет. Народ здесь тихий, радушный, незлобивый. И всё это на фоне притеснений, гонений и разрухи.
Но у Харитона хозяйство налажено. Залитый солнцем сад, жизнерадостный дворик, разбросанные стога сена, запряжённая в подводу лошадь, мирно клюющие зерно куры в загоне, фривольно пасущиеся коровки. Чистые, сытые и общительные.
– Зорюшка, – Маланья поглаживает мягкое коровье брюхо.
– Муууууу, – протяжно отвечает корова, задрав вверх раздутые ноздри.
Маланья обтирает пухлое вымя, подставляет ведро, сжимает дойки. Струйки молока, звеня, ударяются о железное днище. Молока у Зорьки много, приходится доить трижды.
День выдался тихий, погожий. Ветер лениво полощет бельё на верёвке, привязанной одним концом к крепкому стволу груши, другим к старой коряжистой сливе. Под тяжестью верёвка провисла почти до земли, но Хритон подтянул её деревянным дрыном с расщелиной на конце, уперев в землю, и теперь ветер мотает крону коряжистой сливе. Надо бы спилить старое дерево, два года не плодоносило. В конце зимы Харитон уже и топор наточил, да поскользнулся на крыльце, нога опухла так, что ходить не мог до апреля. А дерево, будто почуяв угрозу, по весне зацвело, заблагоухало, засыпало белыми лепестками всю землю вокруг себя. Пожалели, оставили. Ещё на годок. А слива в благодарность одарила хозяев увесистыми плодами. Надо бы собрать, ещё немного и осыпятся перезрелые сливы, загниют. Не успеешь оглянуться, муравьи и мухи наползут, налетят тучами.
Освободившись от тяжести, Зорька благодарно уркнула и завиляла хвостом.
В приземистой кухоньке светло и уютно. Только старая, местами облупившаяся печь, источает гарь. Надо бы переложить. На днях Харитон пытался сговориться с печником, но тот посетовал, что много заказов, не справляется. Хорошего печника днём с огнём не сыщешь. Вот и мучается Малаша. Всю плешь ему проела: подавай ей новую печь и всё тут.
Харитон кладёт чугунок перед собой, глядит на рассыпанную по полотенцу серую лапшу.
– Улька!
На зов отца в кухню входит дочь. Толстая чёрная коса караваем обвивает голову. Удивительно, как такая тонкая шея удерживает её вес. На загорелом лице озорные глаза из-под чёрных бровей. Щуплая фигурка в широком цветастом платье скользит вдоль печки.
– Чего, батя?
– Мать наказала лапшу сварить. Ты не знаешь, её в кипяток закидывать или холодной заливать?
– Откудава мне знать? – пожимает плечами Уля.
– Так ты чаво, не видела, штоль, как маманя готовит?
– Не видала я.
– Эх, – расстроено махнул рукой отец, – и чему вас только в школе учат?
– Буквам.
– Буквам, буквам, – ворчит Харитон, – какая от буков польза-то?
– Читать буду.
