найдется. А вот работы для тебя у меня нет. Я тебе вот что скажу: сдается мне, человек ты неглупый, а может, и честный. Только мне нужен работник здоровый, сильный, молодой. А ты уже в годах.
В ответ на это пришлый молча поднялся. В нескольких шагах от дома лежал в траве каменный мельничный жернов, треснувший пополам. Бородач нагнулся над ним, подсунул ладони под одну половинку, пошире расставил ноги, уперся и поднял камень. Молча, глядя на Мукомола, подержал его так немного, а потом бросил так, что земля загудела.
Прокоп медленно набивал свою трубочку. Пришлый уселся рядом с ним, вытащил из кармана папироску. Закурил, а мельник произнес:
– Дело-то уже к полудню идет.
– И верно, – подтвердил пришлый, глянув мельком на солнце.
– Обедать пора. Что ж это бабы в святой день порядок не соблюдают?
Но бабы, однако, все соблюдали, потому что как раз донесся из сеней пискливый девчачий голосок:
– Дедуль! Обед!
– Пойдем, поешь с нами, что бог послал, – буркнул Прокоп, вставая.
– Награди вас Господь, – ответил пришлый и пошел следом за Прокопом.
Из сеней с земляным полом входили направо, через высокий порог, в комнаты, а налево, через еще более высокий порожек, в палату, то есть просторную кухню, которая одновременно служила столовой и в которой весь день было людно. Почти четверть кухни занимала огромная, беленая известкой печь. Из ее широкого устья шел жар. На алом фоне пылающих дров чернели пузатые чугуны, в них шипело и булькало варево, наполняя воздух запахом вкусной еды. На печи и на пристроенных к ней лежанках, где зимой спали старики и дети, сейчас валялось какое-то тряпье, прикрытое полосатым ковриком.
Не оштукатуренные, а обшитые досками стены были покрыты сотнями разноцветных картинок. В углу висел золотистый иконостас, украшенный цветной бумагой, а перед ним горела подвешенная на латунных цепочках масляная лампадка.
В том же углу стоял большой стол, ради воскресенья накрытый скатертью из чистого полотна. На столе – внушительных размеров плоская буханка хлеба, деревянные и алюминиевые ложки, вилки, ножи и соль в зеленой масленке, на крышке которой изображена была овца с ягнятами. Вдоль стены тянулась широкая лавка, а над ней висели полки, застеленные газетами с вырезанными по краю зубчиками. На полках стояли миски, кувшины, кружки, тарелки, эмалированные горшки и чугуны, а на почетном месте красовались шесть медных кастрюль, так и сиявших ярким красноватым металлическим блеском.
В кухне находилось шесть человек. Сгорбленная старуха, две еще довольно молодые женщины, бледная девочка лет тринадцати с прекрасными темными глазами и двое мужчин – рыжий здоровяк с широкими плечами, который скромно сидел у двери, и молодой стройный брюнет, в котором пришлый сразу признал сына хозяина, Василя. Тот сидел на лавке за столом, опершись на локти, и смотрел в окно. Появление отца с незнакомым гостем не отвлекло его от грустных мыслей.
А вот женщины сразу засуетились, принялись быстро подавать на стол. Вскоре на столе уже дымились две миски:
