въедешь, – отозвалась девушка, охотно принимая вызов. – Вообще-то нет прямых доказательств, что вторая история правдивее первой. Ну, чувак зарыдал, заявил, что его, пардон, трахнули в жопу.
«Ах я бедненький-несчастненький, никакой я не герой, а жертва, меня заставили сосать нацистские члены». Но с чего мы решили, что эта история не такая же ложь, как и первая? Может, «жертва» умнее, чем кажется.
Обалдеть, подумал Гурни, она снова просекла фишку первой. Он помолчал, позволяя озвученной версии произвести нужное впечатление, а затем произнес:
– Вот мы и возвращаемся к тому, с чего начали. Почему мы верим в то, во что верим? Как проницательно подметила офицер, ничто не указывает на то, что вторая версия допрашиваемого – правда. Однако комиссар ему поверил. Почему?
Вариантов было несколько.
– Иногда просто нутром чуешь, что к чему.
– Или это был по всем признакам честный срыв. Если бы он перед вами такое закатил, вы бы тоже поверили.
– В реальности комиссар на допросе всегда хотя бы отчасти в курсе правды. Может, чувак ее просто подтвердил.
Остальные ответы представляли собой вариации первых трех, а большинство слушателей напряженно молчали. Некоторые, вроде Фальконе, выглядели так, будто у них от этой темы раскалывается голова.
Как только версии иссякли, Гурни задал следующий вопрос.
– Может ли ошибаться видавший виды спец по допросам? Хотя бы изредка – может ли он принять желаемое за действительное?
Кое-кто кивнул. Некоторые покачали головой – то ли в знак сомнения, то ли от усталости.
Во втором ряду поднял руку бритый налысо офицер. Его шея цветом напоминала огнетушитель, а на бицепсе красовалась татуировка с изображением моряка Папая. Крохотные щелочки глаз были словно искусственно сужены за счет перекачанных лицевых мышц. Пальцы вытянутой руки были сжаты в кулак. Но когда он заговорил, речь его оказалась размеренной, а интонация – вдумчивой.
– Иными словами, мы иногда принимаем за правду то, во что сильно хотим поверить, так?
– Именно так, – ответил Гурни. – Что вы думаете?
Маленькие глазки чуть расширились.
– Людям вообще свойственно верить в желаемое, – произнес он. – Я сам на этом, так сказать, факторе прокалывался. Но не потому что идеализирую людей. Я не новичок, на работе сталкиваюсь с таким, что насчет людей иллюзий особо нет, – произнес он и чуть оскалился, вспомнив что-то неприятное. – Короче, я всякого дерьма навидался, как и большинство ребят в этом зале. Но тут же дело в чем. Бывает, как вцепишься умом в какую-то идейку – и все начинаешь гнуть под нее. Обычно более-менее понимаешь, где правда, что в голове у очередного придурка и все такое. Но иногда – не всякий раз, но все-таки иногда – не понимаешь, а только думаешь, что понимаешь. Ошибки – часть работы, – заключил он.
Должно быть, в тысячный раз в своей жизни Гурни убедился, что первое впечатление о человеке может быть обманчивым.
– Спасибо, детектив Бельцер, –
