вылез за порог сарая, поправляя складные крылышки. Осмотревшись, он вдруг почувствовал, как петушиное сердце его, снова быстро застучало и стало наполнятся злобой – перед ним лежал чужой, не из его курятника…! Петух стал туда-сюда, быстро прохаживаться у самой головы «индейца», выбирая с какой стороны начать атаку. Остановился у самого лба, раскрыл клюв и, размахивая крыльями, начал громко орать. Пыль, поднятая крылами, осыпала всю голову лежащего. Громкий чих «индейца» вырвался вместе с кляпом прямо за порог. Кляп, вышибленной пробкой, ударил в цветастую грудь петуха. Петух страшно заорал, подскочил вверх, оттолкнулся шпорами от спины индейца и с криком помчался к своим жёнам в дальний угол сарая.
Ощутив невероятное облегчение, Гималайский часто задышал, наполняя грудь прохладным, вечерним воздухом. И тут, что-то сильно ударило его по голове. Откуда-то сверху, высоко над головой, послышалось кудахтанье курицы.
– Б..дь ты несущая в перьях! Да что ж ты натворила, стерва пернатая! Не любил «индеец» применять крепких выражений, и использовал их в крайне редких случаях. Но по-иному, даже самый воспитанный человек, не сумел бы подобрать слов отчаяния, когда на единственный смотрящий глаз потекла густая, жёлтая жижа. Живая, ещё полусырая от невысохшего материала скульптура, погрузилась в кромешную тьму. Чёрный занавес закрыл вечернее солнце, которое клонилось уже к закату, лишив «Зоркого Сокола» зрения. Герои прочитанных приключений мелькали в невидящих глазах рассказчика, которому, как и его храбрым героям, предстояло решить нелёгкую задачу – как вырваться из якутского капкана? Стерва-несушка, перепуганная крикливым петухом, не удержала яйцо до гнезда и точным бомбометанием нанесла удар, которым лишила зрения обидчика, контузившего кляпом в грудь её красавца мужа.
«Надо выкатываться отсюда и как можно скорее! Шаман всё равно придёт, рано или поздно. Что ещё он придумает? А если нажрётся, то всё, тогда мне хана!»
Голова сильно болела, шею и позвонки сковала невыносимая боль, пальцы рук и ног немели, но пока могли шевелится.
До того, как курица скинула «гранату» и залепила глаз жидким зарядом, окончательно лишив «индейца» зрения, Эльбрус Эверестович запомнил, что распахнутые ворота во дворе стоят напротив входа в сарай и до них шагов двадцать, не больше. Но между ним и воротами пёс и немалых размеров. «А если рвать начнёт? Хотя вряд ли. Пса он уже не боялся, надеясь на свой образ. Шаман его неплохо обрисовал, если сам в штаны валить собрался. Может потому и покинул так поспешно сарай? Всё может быть!»
Самой трудной преградой на пути из этой проклятой мастерской, вместе с петухом и его курями, был порог, на котором лежал вверх дном засранный тазик, а на нём голова гостя в индейском оперении.
Июльское солнце клонилось к горизонту, озаряя оранжевым светом низкие, кучевые облака. Послышались голоса редких прохожих за распахнутыми воротами, они
