Музыканты Саундтрек).
Она, представляла собой, полнометражный аудиотрек к одноименному мультику. Надо сказать, что пласт был дефицитным и раритетным уже в те времена. Одной из причин этого были песни, да и вся эстетика мультфильма, выдержанная по последней молодежной моде тех лет, хотя конечно, в мультфильме была представлена больше пародия на эту самую моду. И, наверное, пародия в данном случае громкое слово, скорее неуклюжая, пусть и не лишенная известной доли очарования попытка взрослых дядей, советских композиторов и мультипликаторов, посмеяться над таким несерьезным ребячеством, как рок-музыка. Но и пародия, на находившийся под официальным запретом музыкальный жанр, да еще и во вроде как детском мультике была для тех времен революционна. Я слушал эти песни вместе с братом и сестрами и, в общем, музыка эта приводила всех в сравнительно одинаковый по мощности восторг. Но когда звучала песня, в которой есть слава: «Пиф-паф – и вы покойники», я приходил в такое неистовство, что, если меня не могли успокоить словами, то диск выключался, а я отправлялся в угол. Позднее мама и вовсе распорядилась ставить этот диск в моем присутствии только по праздникам. Сейчас в эти воспоминания мне так и хочется ввернуть пару строк из Высоцкого: «Бился в пене параноик, как ведьмак на шабаше» и как следствие «…главврач Маргулис телевизор запретил». Эти ассоциации на самом деле вполне кстати, так как второй по силе пластинкой был миньон Высоцкого. Зеленый винил-миньон с четырьмя песнями, две из которых также как-то по-особенному действовали на мою психику. Это «Утренняя гимнастика» и «Кони привередливые». Первую, я слушал, приставая к взрослым, пытаясь вовлечь их в некое фантасмагорическое действо. В нем проявлялось мое видение утренней гимнастики в интерпретации веселого и несколько сумасшедшего голоса, вырывающегося из динамиков радиолы. Что касается второй композиции, то она вгоняла меня в состояние похожее на транс. А на последнем куплете, когда Владимир Семенович с нечеловеческим надрывом поет про «… в гости к Богу» и поющих злыми голосами ангелов, со мной что-то снова начинало происходить. Я подходил по очереди ко всем, кто находился в зоне досягаемости, и изображал какого-то «дядю», персонажа, вроде дирижера адского оркестра с выпученными глазами и раскрытым в крике ртом, размахивающего руками. За мои неумеренные эмоции меня чаще всего отправляли в угол или просто выключали музыку. Однако что касается текстов этих трех песен, то интересно, что во всех трех случаях так или иначе затрагивалась тема смерти. В первой пелось про убийство. Во второй, про перспективу скорой кончины из-за пассивного образа жизни: «если хилый – сразу в гроб». А третья, как позже выяснилось, и вовсе якобы исполняется человеком, которого сани влекут по снегу утром прямиком к последнему приюту, то бишь к могиле. Не думаю, что я понимал все это тогда, как сейчас, и все-таки я понимал… Я понимал, что мой ночной мир, в котором я становлюсь тем, кем я являюсь, или тем, кем когда-то был, неведомым мне способом живет так же и днем, значит «Тот Я» тоже живет днем? Только все делают вид, что не видят этого… Взрослые как будто бы решили просто забыть
