собеседнику. Хоть бы дети, что ли, развлекли. Но на предложение привезти Олесиных детей в коттедж на лето Машка отвечает – мам, ты их первым же поездом назад отправишь, сил не станет терпеть.
Да и не интересно молодым поколениям тут – Пушкин из школьной программы, поселок на пять тысяч человек, из которого молодежь уезжает, лес с черникой да поле с земляникой. Чего им смотреть на все это, когда в мире есть компьютеры и Турция?
Нюте самой тоже ее жизнь не кажется интересной. Она читает мои предыдущие новеллки. Смеется на мою ойкающую при включении электричества технику, недоверчиво спрашивает, правда ли Мишка отвечает мне по-человечьи, согласно качает головой про орущих котов, интересуется, что такое клаустрофобия. А потом говорит: читается легко, славно, но это городским диво, я теперь так каждый день живу, чего мне это читать?
О, как я это знаю! То, что под ногами – Пушкинские горы и поля, три знаменитых поместья с намозолившими глаза открыточными видами, летучие строки гения под стеклом и портреты барышень восемнадцатого века на стенках комнат – все это не диво и не ново. Глаз замылен борьбой с ЖКХ и Людками всех сортов, обихаживанием квартиры и коттеджа, походами в магазины и телевизором.
С интересом Нюта смотрит сериал «Великолепный век»: опереточные короли и принцы с лицами и манерами, в которых я читаю полное отсутствие культурного отбора, мелодраматические костюмированные разговоры в аляповатых картонных выгородках или давно ставших музеями замках. Нюта вздыхает: вот это жизнь!
Так устроен человек – ему кажется, что самое интересное за горами. Там любовь, красота, истина и настоящая жизнь. А тут что? Могила мужа за сорок пять тысяч – слава Богу, что все под ключ, и участок светлый, веселый – на горке под соснами. Но Нюта знает здесь больше умерших людей, чем живых, приходящих к их надгробьям, и это не так уж весело. Что еще? Коттедж на покатом участке – здесь все участки покатые, потому что стоят на горах, потому и называется место – Пушкинские горы. Из дома открывается вид на долины, куда Нюта не успевает смотреть – работы много, а силы уже не те. Рожь в полтора моих роста колышется на месте грядок прошлогодней картошки, потому что земля должна отдохнуть. Для меня ее шелест – музыка, для Нюты – рутина.
В углу участка неизменный зеленый сортир: «Не пугайся, он пищит», – говорит Нюта. «О, Боже, а там-то что пищит!?» – спрашиваю я, утомленная битвой с ночным будильником соседа. Там пикает электронный вибратор для отпугивания кротов. Вот повезло ребятам, говорю я, но Нюта хохочет – нет, это такие вибрации, которых они не любят. Видимо, это Людкины вибрации, которых не выдерживают даже шахтеры, не то, что кроты. И даже качели, которые ради меня Нюта освобождает от целлофана, как мумию из савана, для нее – обуза, а для меня – место, где я пишу эту новеллу. А Нюта меж тем спит в это время в доме, под телевизором с очередным «мылом».
А мне интересно здесь.
Интересно, как тридцать лет путешествуя по всему
