к стойке и рассказал мне о том, что я и так уже знала – что он вышел из состава израильского Союза Писателей. Он даже объяснил, почему, но я инстинктивно пропустила это мимо ушей, поскольку как раз сама в эти дни собиралась вступать в этот самый Союз. Забегая вперед, скажу, что так и не вступила, просто потому что на самом деле не хотела вообще никуда вступать. В том числе и в новую затею Генделева – школу поэзии, – в которой он как раз предложил мне принять участие. Мы поболтали еще немного, а затем он ушел по своим поэтическим делам. Непоэтические дела его были не очень хороши, я это знала из его недавно сочиненного двустишья, которое он мне продекламировал: «Сначала отключают свет и воду, потом белки, жиры и углеводы».
Следующим посетителем оказался Савелий Гринберг, сочинитель необычных стихов и палиндромов. Я не была с ним знакома до того, но, как выяснилось, он пришел сюда именно с целью это знакомство завести. Накануне он случайно познакомился с моим мужем, который гордо сообщил ему, что его жена, то есть я, тоже пишет стихи. Савелий Гринберг заинтересовался, и они вдвоем пошли в кафе, где муж вручил ему оказавшуюся у него с собой небольшую подборку моих стихов, приготовленную для передачи в редакцию журнала. Поэт взял у него эту подборку и в течение часа (муж утверждал, что даже дольше, но мне все-таки трудно в это поверить) вчитывался в эти несколько листочков, читал их буквально насквозь. Если бы он поставил своей целью неизвестно зачем выучить их наизусть, то за это время можно было сделать это несколько раз. После этого он вернул моему мужу подборку и пошел в магазин, чтобы посмотреть на меня. Про их часовое совместное сидение в кафе я узнала от мужа впоследствии, а сейчас, глядя на меня, Савелий Гринберг просто произнес: «А, вот вы какая… симпатичная… а я, знаете, только что видел ваши стихи, мне ваш муж показал. Но, к сожалению, я успел только чуть-чуть их пролистать». А затем он подошел к книжной полке, взял с нее какой-то тоненький стихотворный сборник и уселся в углу – читать. И я смогла воочию наблюдать, что значит для него «читать», а значило это – впитывать в себя каждую букву, затем каждый слог, затем, наконец, каждое слово, и только потом весь текст. Это моя собственная догадка – что он поступал именно таким образом, но иначе – что еще можно делать со страницей, если внимательнейшим образом всматриваться в нее в течение длительного времени?
Потом приходило еще много людей. Поэты. Просто книголюбы. Пенсионеры, которые раз в месяц в день получения пенсии посещают два места – русский магазин, где берут баночку красной икры, и магазин Малера, откуда уносят несколько томиков…
Когда магазин на минуту опустел, я вышла за дверь, чтобы поместить объявление в нашей стенной газете. Стенгазета магазина Малера висела рядом со входом и гостеприимно предоставляла свою белую бумажную площадь любому, кто желал на этой площади высказаться. Мы с Малером были уверены, что никто из самозваных и самодеятельных авторов
