у женщины вдруг сморщилось, а губы задрожали. – Бабка-то моя померла, знаешь? – всхлипнув, произнесла она.
– Знаю. Как же это произошло, Прасковьюшка? – Руднев на мгновенье встретился глазами с сестрой Агафией, и та кивнула неожиданно лояльно.
Женщина на несколько секунд замерла, а потом ухватила Руднева за руку и сбивчиво зашептала.
– К бабке-то моей смерть приходила. Веришь? Мне никто не верит! Я же знаю, я ж умом слабая! Да только я её точно видела! Она и меня прибрать хотела, да дядя Федот пришёл и прогнал её. Ты мне веришь?!
– Я тебе верю!
– Я её видела! Знаешь, какая она?..
– Не знаю. Расскажи.
– Да ты смеёшься! Как все они! Не веришь!
– Верю, говорю! Вот хочешь, ты расскажешь, а я нарисую её? И мы её всем покажем, и тогда тебе все поверят.
– Правда нарисуешь?
– Нарисую, только расскажи. Ну? Какая она была?
– Она… Она такая… Чёрная… И будто в рясе…
Руднев нарисовал фигуру в балахоне без лица.
– Смерть, она мужчина или женщина? – спросил он.
– Мужчина!
– Старик?
– Нет! Как ты!.. Нет, как дядя Федот…
Руднев пририсовал фигуре лицо мужчины средних лет.
– Не так! – вскрикнула Прасковья. – У него щёки были толстые и нос был длинный, как у ворона, и глаза жгучие и злые, как у порося!
Руднев поправил черты лица.
– Похож? Может у него борода была?
– Он же не поп! Он же смерть! Не было никакой бороды!.. Волосы у него были… Не как у тебя! У тебя красивые, а у него хилые и на лоб липли…
Руднев дорисовал.
– Так?
У Прасковьи глаза расширились от ужаса.
– Так ты тоже смерть видел? – ахнула она.
– Случалось, – ответил Руднев. – Но мы же ещё не дорисовали. Если это смерть, у неё коса должна быть. Так?
– Нет! Ты же говоришь, что видел!.. Никакой косы не было! У неё была рука такая… – убогая сложила руку словно птичью лапу.
– Какая такая? – Руднев повторил жест Прасковьи, и та вдруг с криком вскочила и бросилась через стол, стараясь вцепиться Дмитрию Николаевичу в лицо. Он едва успел перехватить её руки.
Сумасшедшая билась и вырывалась с невероятной для женщины силой.
– Это ты! Ты! – иступлено орала она.
Глаза у неё вдруг закатились, и она повалилась на скамью, всё еще удерживаемая Дмитрием Николаевичем. Тело её сотрясалось, на губах выступила пена.
– Уходите! – закричала сестра Агафия, кинувшись к бившейся в припадке Прасковье. – Уходите немедля!
Руднев схватил со стола блокнот и поспешил убраться прочь, вместе с Терентьевым и Белецким.
– Умеете вы произвести впечатление на женщин, – саркастично заметил Терентьев, когда они оказались на улице. – Слава богу, она вам глаза не выцарапала!.. И что мы в результате имеем?
Руднев
