style="font-size:15px;"> В этот самый момент из кабинета напротив вышла девушка с «конским хвостом» – вся в слезах. Следом появился мужчина в свитере и джинсах, с листом бумаги в руке.
– Свиридов, я к начальству! – бросил он дежурному и начал подниматься по лестнице.
– Пошли, – взглянув на Натыкина, произнесла Настя тихим голосом, в котором он с удивлением распознал командные нотки.
Пока они поднимались за мужчиной, Антон искоса поглядывал на Настю, отмечая, что лицо её, вроде бы оставаясь прежним, в то же время становится другим. Однако понять, что конкретно с ним происходит, он решительно не мог.
В конце коридора мужчина постучал в один из кабинетов:
– Разрешите, товарищ подполковник?
У закрывшейся за ним двери и встали, обратившись в слух, Настя и Антон.
В помещении было трое: начальник, следователь и Мешаков.
– Не беспокойся, Александр Ильич, сына твоего сейчас отпустим, его друзей тоже.
– Надеюсь, этот залётный получит по заслугам! Совсем обнаглели! Мы в своём городе уже не хозяева!
– У него и документов-то нет! Не сомневайся, я его надолго закрою.
– Ладно, спасибо, в долгу не останусь…
– Ага, на днях загляну.
За дверью раздались приближающиеся шаги. Настя и Антон поспешили отойти в сторону. Из кабинета вышел крупный мужчина с редкими, зачёсанными назад волосами. Холодно скользнув по ним взглядом из-под очков, он неторопливо пошёл по коридору, с достоинством покачиваясь тяжёлым телом, как судно на волнах.
А из кабинета послышалось:
– Товарищ подполковник, а что делать с показаниями официантки? Она утверждает, что сынок Мешакова схватил её за волосы…
– Что делать, что делать? Первый день служишь? Не знаешь как показания меняются? Компанию выпускай, этого задерживай до выяснения…
– А женщину, которая с ним? Она тоже дралась…
– А её…
В этот момент в кабинете распахнулась дверь…
У подполковника Решёткина и следователя Зацепина широко открылись глаза от вида прекрасного женского тела. Нет, оно не было обнажённым, но одежда создавала именно такую ненаготу, которая манит сильнее откровенности, подобно тому, как недосказанность бывает притягательней раскрытой тайны. А на красивом лице женщины отражались своеволие царицы, порочность распутницы, коварство колдуньи. Всё это сходилось в улыбку и взгляд, гуляло в очерке сочного рта, мыском оплывавшего надгубную ложбинку, дышало во тьме чёрных глаз, прятавшую ещё, похоже, что-то изумрудное…
Разумеется, наблюдатели не анализировали подобным образом зримое, они постигали его целиком и безотчетно и были не в состоянии перевести ни на что другое взгляда.
Когда же перевели…
– Здравия желаю, товарищ генерал! – вскочил Решёткин, а Зацепин вытянулся по стойке «смирно».
Натыкин опешил ещё больше. Он и так-то находился в состоянии изумления от Настиного
