корпуса Евгения Богарне, поэтому не экономил силы. Французы вреза́лись в ряды пехоты, врывались на батареи к артиллеристам, рубились беспощадно. От порохового дыма задыхались и люди, и кони. Русские батальоны редели, смыкали строй и стояли насмерть, не думая отступать.
– Господин генерал, – адъютант осадил лошадь и срывающимся голосом доложил: – Французы забросали ядрами. У нас большие потери, много раненых. Что прика́жете?
Граф Остерман, нюхая табак, невозмутимо и жёстко отрезал:
– Стоять и умирать!
Прибывший адъютант ещё не успел отдышаться, как вдруг мимо генерала просвистело ядро, но его не задело, а оторвало адъютанту руку, и, влетев в кусты, взметнуло в небо комья земли и изломанные ветки с опалённой листвой.
Адъютант уткнулся в лошадь.
– Возьмите его, – приказал генерал и, стегнув коня, поскакал к Перновскому полку, отбивающему батарею, где увидел Александра Фигнера, стоящего на лафете и обрушивающего сабельные удары на рвущихся к нему улан.
Дивизия французской пехоты Богарне, прибывшая на помощь маршалу Мюрату, так и не смогла обойти русских с флангов, а с фронта её атаки были отражены штыками и картечью.
К вечеру неприятель ослабил натиск. Видимо, рассудил, глядя, как русские «стояли и умирали», не двигаясь с места, что они только передовой отряд, что их значительные подкрепления уже на подходе, скрытые за лесом. Бросить на прорыв все силы сейчас – недальновидно. Подтянутся свежие войска – не выстоять. Разумнее дождаться утра – а там посмотрим.
К ночи сражение прекратилось.
Десять часов сдерживал атаки неприятеля 4-й пехотный корпус Остермана-Толстого, выиграв сутки для своей армии. И если бы Барклай не прислал ему на смену 3-ю пехотную дивизию Коновницына и 1-й кавалерийский корпус Уварова, вряд ли он выдержал бы ещё один такой день.
Подоспевшие на смену соратники поздравляли генерала, и на этот раз оставшегося в живых. Уваров похлопал его по плечу:
– Этот подвиг, друг мой, достоин римлянина!
Остерман рассердился:
– Почему же не русских?!
Уваров растерялся, он и не думал обижать приятеля, но этот граф… хм… такому не то что палец – прут железный в рот не клади – откусит.
Ещё сутки сдерживали французов Коновницын и сменивший его граф Пален, постепенно отступая в сторону Витебска, где в южных окрестностях города на правом берегу реки Лучосы расположилась 1-ая русская армия. К ночи уцелевшие остатки заслона подтянулись в армейский лагерь. Капитан Сеславин, два дня сражавшийся в арьергарде сначала с генералом Остерманом-Толстым, потом с Коновницыным и Паленом, прибыл к Барклаю де Толли с рапортом.
– А какой дух в войске? Как дерутся, что говорят? – спросил Барклай своего отважного адъютанта, выслушав донесение.
