неловкость оттого, что он так хочет, а она нет. И уступала. И с женихом поживала по той же логике, уже обученная Машей Майзель, что диагноз, на который обречена, называется фригидность. Когда влюбившийся в Перепелова со второго взгляда Гриша повел парня в дом, чтобы объявить домашним, что это его вероятный ученик, на первых порах вольнослушатель, а там видно будет, в этот самый момент Александр Николаевич Залесский, Алик Залесский, жених Златы, такой же известный литературовед, как и Гриша, но помоложе и посовременнее стилем, по-хозяйски обцеловывал невесту в прихожей на прощанье, уходя. Злата, покорно уступая гладкому, элегантному жениху, пахнущему дорогим заграничным одеколоном, слегка разгоряченная его объятиями, пыталась сдуть со лба толстую челку, чтобы не так жарко. Ничуть не стеснившись появлением Гриши с Ральфом и с незнакомым ей пока что Перепеловым, запихнула полуобнаженную грудь в бюстгальтер и застегнула расстегнутую белую мужскую рубашку навыпуск, какие девушки носили согласно тогдашней моде. Перепелов успел заметить и тугую грудь с бисеринками пота на нежной коже, и пепельную челку, и припухший полуоткрытый рот, в котором виднелись кривоватые зубки, ничуть, однако, не портившие портрета в целом. Шагнув вслед за Гришей из прихожей в гостиную, он усмехнулся про себя: не слишком ли много для одного вечера. Маша, поджав под себя ноги, полулежала на диване перед телевизором. Там показывали Майора Вихря. Перепелов усмехнулся вторично. Его дар заключался не только в том, чтобы схватить и запомнить подробности, но и в том, чтобы отфиксировать тайные связи, в них содержавшиеся. Гриша представил жене Перепелова, та, не вставая, вытянула вперед руку, Перепелов оценил крепкое рукопожатие. Он и самое Машу Майзель, с ее типично еврейской внешностью, – хотя в девушках, как позже выяснилось, она гуляла чистой Шубниковой, – оценил с ходу, повторив про себя давешнее: не слишком ли много для одного вечера. Нескудный жизненный опыт научил его лукавым превратностям судьбы. Ничего-ничего – да вдруг обвал, и все летит в тартарары. Или, наоборот, ничего-ничего – и внезапно открывшееся окно возможностей. Судьба забавлялась, поначалу делая вид, что ничуть и не отмечает вниманием этого долговязого субъекта, одного из сотен тысяч, из миллионов подобных, отпуская погулять на длинном поводке, а сама приглядывалась к нему, что-то провидя в его долгой вязи, с тем, чтобы рвануть поводок, когда понадобится, и тут уж клиент никуда, и тут уж намолотить происшествий, мало не покажется.
Зачем?
Кто же ведает?
7. Мороженое
Он навсегда запомнил летний, щедро выкативший свои климатические прелести день, когда судьба сыграла с ним в игру на новенького.
В доме пару лет как завелся чудной и чудный порядок: едва мать, учительница арифметики в младших классах, с ее сохнущей полиомиелитной ногой, отъезжала на летние каникулы в свой бессмысленный костный санаторий на юг, отец, историк в старших классах, устраивал