себя, он проковылял в ванную.
Впервые за несколько месяцев он порезался при бритье. Дважды новое лезвие скользнуло по щеке, отделяя крохотные кусочки кожи. Свирепо поглядев на вымазанное белым кремом и украшенное алыми разводами лицо в зеркале, Норман очень медленно провел бритвой по подбородку, но надавил слишком сильно и порезался в третий раз.
Когда он появился на кухне, вода, которую он поставил греться, закипела. Он стал наливать ее в кофейник; ручка кастрюли оторвалась, и кипяток выплеснулся ему на ноги. Тотем проворно отпрыгнул, потом бочком подобрался к своему блюдцу с молоком. Норман выбранился, затем усмехнулся. Что он говорил Тэнси насчет злонамеренности вещей? Словно в качестве последнего доказательства собственной правоты, он, расправляясь с пирожным, прикусил язык. Злонамеренность вещей? Скорее уж злонамеренность человеческой психики! Где-то на грани сознания ощущалось присутствие некоего беспокойного, неопределенного чувства, как будто он нырнул в море и вдруг различил в толще воды громадную хищную рыбу. Остаток сна, что ли?
Похоже, это чувство состояло в родстве со смутной яростью, ибо, торопливо шагая на занятия, Норман неожиданно понял, что его больше не устраивает заведенный порядок, особенно в том, что касается образования. Былое студенческое недовольство лицемерием и соглашательством так называемого цивилизованного общества прорвало плотины, возведенные трезвой зрелостью, и хлынуло на волю. Нечего сказать, достойная у него жизнь для мужчины – втемяшивать знания в тупые головы многочисленных недорослей, среди которых хорошо если найдется хоть один более-менее толковый студент; играть в бридж со всякими сомнительными личностями; покорно внимать рассуждениям разных болванов вроде Харви Соутелла; исполнять все, что предписывается правилами какого-то второразрядного колледжа. Ради чего?!
На небе, предвещая дождь, клубились тучи. Они напомнили Норману о его сне. Если бы не боязнь показаться смешным, он бы наверняка крикнул им что-нибудь обидное.
Мимо, негромко пофыркивая, прокатил грузовик, наведя Нормана на воспоминания о рисунках Ивлин Соутелл. Он проводил машину взглядом и, повернувшись, столкнулся с миссис Карр.
– Вы порезались, – сказала та, щуря глаза за толстыми стеклами очков.
– Да.
– Какое несчастье!
Он промолчал. Вместе они прошли под аркой ворот, разделявших Мортон и Эстри. Норман разглядел рыло каменного дракона, торчащее из-за водосточного желоба.
– Знаете, профессор Сейлор, я вчера хотела вам сказать, как я расстроена этим случаем с Маргарет Ван Найс, но не смогла выбрать подходящий момент. Мне очень жаль, что пришлось потревожить вас. Такое ужасное обвинение! Представляю, что вы чувствовали! – Она, должно быть, неверно истолковала его гримасу. – Разумеется, я никогда не считала вас способным на что-либо подобное, однако мне подумалось, что рассказ девушки не может быть лживым от начала до конца. Она описывала все так подробно!
Глаза миссис Карр за стеклами
