а она никогда не думала о Шарлотте, не думая о деньгах.
Когда Элизабет было двадцать три, а Шарлотте двадцать, они условились, что больше не возьмут у отца ни доллара.
Этот уговор потребовал жертв, особенно поначалу. Элизабет стала подрабатывать официанткой, свою зарплату с работы в журнале она раньше спускала на одежду и сумки. Но это того стоило. Она перестала от него зависеть.
С детства отец подкупал их, чтобы сестры хранили его секреты и терпели отвратительное поведение. Элизабет все еще помнила узор на обитых тканью диванах в прохладном вестибюле отеля, где он оставил их с коробкой карандашей, а сам поднялся наверх с какой-то женщиной, вернувшись час спустя с пятидесятидолларовой купюрой для каждой из них.
Когда он вышел из себя и избил другого отца, осмелившегося увести у него из-под носа парковочное место на балетном выступлении Шарлотты в четвертом классе, перед дочерью он извинился, купив ей породистого щенка хаванеза. Когда папа заявился, воняя джином, с какой-то женщиной, представив ее как «коллегу», чтобы забрать Элизабет со дня рождения подруги, на следующий день он отвез ее прогуляться по магазинам.
Он использовал деньги одновременно как кнут и пряник, угрожая лишить их всего, если его не устроит их выбор. Он сказал, что оплатит обучение Элизабет только в том случае, если та поступит в один из десяти лучших университетов, в противном случае смысла в этом нет. Он отказался платить за школу танцев Шарлотты. «Танец – это не то, что ты изучаешь, – заявил отец. – Это просто что-то, что ты делаешь».
Это привело к тому, что Шарлотта поступила на маркетолога, а потом бросила учебу, чтобы уехать жить в Мехико с парнем, которого встретила на весенних каникулах.
Их мать говорила: «Папа просто хочет для вас самого лучшего», – и это было правдой, но он хотел решать сам, что для них лучше.
Их отец был одновременно обаятельным мужчиной и жестоким нарциссом, наделенный даром заставлять своих жертв забывать причиненную им боль. Это работало в случае с их матерью. Для нее не существовало ничего, что не мог бы загладить бриллиантовый браслет или внезапный отпуск.
Но четырнадцать лет назад он совершил нечто такое, чего Элизабет простить не смогла.
Шарлотта тогда тоже жила в Нью-Йорке. Она была у Элизабет, когда он приехал, чтобы помириться. Предполагалось, что это будет грандиозный жест. Отец летел через всю страну.
Элизабет рыдала, когда он зашел в квартиру. Она вся подобралась, когда его увидела.
– Милая, – начал он, – взбодрись. Я знаю, сейчас ты чувствуешь себя так, как будто небо упало на землю, но поверь мне, ты забудешь обо всем через неделю. Знаешь, откуда я знаю?
Элизабет отвернулась от него, готовая закричать.
– Шарлотта, – обратился он, – ты тоже захочешь это услышать.
– Не сейчас, папа, – ответила она.
Но он, как обычно, продолжал.
– Я договорился с братом, вы вдвоем можете пользоваться его домом в Саутгемптоне все лето, – сказал
