обволакивало мое лицо… В этом мрачном тесном пространстве, когда благоразумие было отвергнуто и оставлено мною там, снаружи, как ненужное бремя, медленно зарождалось что-то дикое, необузданное и прекрасное – в соприкосновении наших тел, как в оболочке кокона скрывался жгучекрылый странник – наш таинственный калиго идоменей1, ожидавший своего часа. И мы затаились в мучительном напряженном предвкушении того мгновения, когда он вырвется на свободу и воспарит вихрем трепещущего пламени во тьму …
Не знаю, сколько времени прошло – одна минута или десять…Время уже потеряло свое привычное обличие – утонуло во мраке, в его запахе, его дыхании, его прикосновении… Над нашими головами прозвучали шаги, но я почти не слышала их, потому что губы Алессандро примкнули к моим, кончик его языка, пробежав по деснам, соприкоснулся с моим, ощупал, погладил, захватил; воздух из его легких, ворвался в меня пьянящим, головокружительным потоком; тонкие длинные пальцы вплелись в мои волосы…
Над нашими головами полицейские обыскивали комнату и о чем-то говорили, но это не имело значения. Мои руки обхватили его спину, ладони заскользили по лопаткам, по ребрам, по позвонку, гладили его прохладную чуть влажную кожу, немного запинаясь о выпуклую сеть шрамов. Я обнимала его, прижимала что есть сил к себе, больше не чувствуя тяжести, только упоительную, дурманящую страсть, растворение, единство…
Над нашими головами все стихло, и снова царила тишина, и кубометры твердого непроницаемого мрака снова скрывали наши горящие тела от внешнего мира. Эта немая глубокая тьма срывала все оковы, ограничения, давая волю плоти, которой были чужды условности, которая не скрывала своих желаний, которая не врала, как не врали и наши закричавшие в унисон сердца…
Его губы соскользнули по моим щекам, подбородку, обожгли шею и вжались влажным и жадным поцелуем в ключицу, его рука прокралась под жилетку, нежно и властно стиснула грудь, дразня пальцами набухший сосок, а потом мучительно медленно поползла по животу, под юбку, к пылающему лону. Твердое, упругое давление на внутреннюю сторону бедра , и я потянулась к его ремню, освобождая… Последняя ветхая преграда между нами… Прижавшись щекой к его груди, растворяясь в этой ритмичной пульсации страсти, во влажном скольжении наших тел, в настойчивых толчках, резонирующих во мне спазмами полу-боли –полу-наслаждения – растворяясь в нем…Я плотно прижалась ртом к его плечу, сдерживая стон и рвущийся вскрик, ощутила солоноватый вкус его тела, его учащенное дыхание, обдававшее потоком тепла мою шею, плечо…
И словно сквозь сон, я подумала «Как странно, что это происходит именно здесь – в этой тесной яме, похожей на те, что вырывают под гробы. А ведь это миг рождения моей новой жизни…»
– Сани… Это ведь не было ошибкой? – спросила я потом, поглаживая его мягкие струящиеся волосы.
– Ты считаешь это ошибкой?
– Нет.
И мы еще долго лежали, прислушиваясь к неровному дыханию друг друга, и боясь произнести даже слово, которое может нечаянно разбить этот
Caligo idomeneus – род бабочек семейства Нимфалиды
