уставившись на, откуда ни возьмись, возникшую Мадонну. Нет, не Мадонну, скорее Марию Магдалену, причем до знакомства с Христом… На вид ей было немного за тридцать, распущенные взбитые волосы черным облаком обрамляли ее красивое широкоскулое лицо с кроваво-алыми губами и фиалковым отливом век, гладкая бронзовая кожа сверкала маслянистыми росинками испарины, кричаще яркая одежда едва прикрывала и плотно обтягивала все прелести ее пышногрудой и крутобедренной фигуры с тонкой талией, туго обвитой слоями шелкового платка. Она быстро и как-то странно взглянула на Чаби, и тут же перевела взгляд на него, тая в медовой улыбке.
– Да так… ничего… – промямлил Аминьо, пытаясь хотя бы из вежливости, не глазеть на нее столь бесстыже.
Но, кажется, Магдалену подобное «глазенье» ничуть не стесняло, и когда он все-таки заставил себя потупить взгляд, она, напротив, поспешно обхватила его лицо горячими листиками своих ладоней, приподняла голову, провела пальцем по его разбитой брови.
– Ну, зачем же ты так своего друга? – обратилась она к Чаби, хотя сама продолжала смотреть на него… Еще раз нежно провела по ссадине, – Надо приложить что-нибудь холодное, чтобы не было отека, – проговорила она, – Подожди здесь, красавчик, я сейчас принесу.
С этими словами она развернулась и бегом припустилась в сторону реки.
– Ну и ну… – пробормотал он, глядя вслед убегающей женщине, потом многозначительно взглянул на Чаби. Тот стоял в метре от него: руки спрятаны в карманы брюк, пухленькие губы подернуты задумчивой ухмылкой, острые глазки сузились в лукавый прищур.
– Прости, я тебя, похоже, в неприглядном виде выставил, – вкрадчиво проговорил он, – Малость силы не рассчитал.
– Да ничего… Подумаешь, синячок.
– Надо заметить, дерешься ты как пташка, Минко, – продолжал Чаби, не меняя этого странного тона, – Мне вот интересно, с женщинами ты такой же робкий?… Ах да… Наверное, у тебя никогда раньше и не было женщин.
– Ты с чего это взял?! Были у меня женщины, – огрызнулся он.
– А вот и не было.
– Были.
– Не представляю.
– А ты представь.
– А ты покажи, – и еще сильнее скосив в ухмылке ротик, кивнул в сторону убежавшей Магдалины, – Она ничего. Очень миловидна и наверняка горяча. Да и на тебя запала.
– Она не в моем вкусе.
– Да ну!
– Старовата для меня.
– Да прям!
– И видно, что шалава.
– Ну и что?
– А то, что я так не хочу.
– Ты боишься.
– Кого? Ее? С чего бы?!
– Боишься, потому что женщин у тебя никогда не было.
– Ничего я не боюсь…
– Ты трус.
– А ты дурак!
– Если боишься ее закадрить, это сделаю я.
– Ты еще маленький.
– Сам
