он подвергал свою жизнь опасности и не один раз. Я не могла никак понять того, почему он решил стать пилотом, раньше, по крайней мере, он никогда не говорил об этом, даже не намекал, что хочет летать. Быть может, это решение пришло к нему внезапно после того, как он понял, что Сесилия не вернётся.
…Поезд №33 медленно причалил к станции Сент Луиса. От нашего дома до вокзала было не меньше двадцати миль по просёлочной дороге. Если бы не лихачество Джимми – личного водителя бабушки, я не тряслась бы от страха, сидя рядом с ним в салоне новенького роллс-ройса. Слава богу, что Джимми немного понимал по-французски, и мне удалось предупредить его о необходимости соблюдать меры предосторожности во время езды.
Джимми – рослый тридцатилетний детина с копной белокурых волос в стареньких поношенных джинсах и кожаной куртке, видавшей виды, в ответ на мои слова энергично закивал и улыбнулся:
– Хорошо, мадемуазель, будет сделано. Да Вы особо не бойтесь. С Джимом Паркинсом ещё никто не попадал в переделки.
Действительно, в переделку мы не попали благодаря тому, что грузовик, мчавшийся навстречу, свернул влево в направлении Ведж-виллидж – небольшого селения, жители которого, в основном, занимались выращиванием лошадей на продажу. Чтобы летнее Солнце не ослепило меня, я надвинула на лицо свою широкополую шляпу.
Встречающих оказалось так много, что я вскоре совсем затерялась в этой многоликой толпе. И это неслучайно, потому что, во-первых, Сент Луис считался центрельным городом, во-вторых, после начала войны сотни потерявших основную часть имущества иностранцев спасались бегством из Европы. Одни из них навсегда уезжали к своим родственникам в США, другие, а это были чаще евреи и просто отчаявшиеся люди, покидали оккупированные фашистами территории Франции, Австрии, Германии, Венгрии, Чехии, чтобы обосноваться в свободной Америке и здесь попытать своё счастье, снова благодаря честному труду нажить себе приличное состояние, обеспечив таким образом своим семьям дальнейшее безбедное существование.
Я шла, оглядываясь вдоль по перрону, всматривалась в лица прохожих и не могла до сих пор поверить, что одним из них окажется Бертран. Тот самый Бертран, который писал романтические стихи, посвящённые моей сестре.
«Я никогда не найду Бертрана в этой многолюдной массе, – с ужасом подумала я и остановилась посреди привокзальной площади, отчаявшись окончательно, – Только что я скажу бабушке, если она увидит, что я возвращусь одна без него?»
– Лилиан! Стой! – кто-то коснулся моего плеча сзади так осторожно, что я едва почувствовала это прикосновение.
Я обернулась, передо мной стоял молодой человек лет двадцати в галифе болотного цвета, кожаной куртке и военной фуражке ВВС Франции. Он был строен, подтянут с улыбкой на свежем лице. В немного раскосых зелёных глазах притаился огонёк интереса к жизни, прямые русые волосы едва выставлялись из-под фуражки. Я с трудом узнала в нём Бертрана.
– Боже мой, Бертран, ты ли это!
