возможно. Вот упадете в грязь, будете барахтаться, а там коллекторы. А то пойдемте со мной, донесем до костра мешок с резиной, и я вас проведу…
– Дойду, я недавно из Якутии. Там вечная мерзлота!
– В Якутии хорошо! – Рабочий взвалил мешок на спину, прочавкал несколько метров по грязи и снова заковылял по доскам.
Хотел бы я отыскать исследователя, способного раскрыть генезис удивительного строения, представшего мне. Огромный параллелепипед из кирпича цвета переспелого арбуза покрывала вуаль из поржавевших труб. Одна, самая толстая, подобно удаву, сокрушающему обвоем кирпичные кости, горела ядовито-желтым цветом. Стены корпуса всей поверхностью продавливались внутрь, словно живот голодающего, а бочкообразная крыша выгибалась вверх, как кошачья спина или маниакальная идея, – хотя по законам физики должно было бы быть наоборот. Из двух соседних строений к параллелепипеду тянулись «мостики дружбы» на железобетонных опорах. К его выступам лепились пристройки: кирпичные протуберанцы с непонятным предназначением.
Из-за груд шлака, похожих на окаменевшие туши бронтозавров, вышли, оживленно беседуя, две чумазые женщины в косынках.
– Извините, пожалуйста, вы не подскажете, где здесь бухгалтерия? – спросил я.
– На втором этаже, сынок. Пройдешь до конца коридора и направо по лестнице. Только сапоги надень.
– У меня нет сапог.
– Так вот здесь, – рассмеялась одна, – они в вагончике всегда лежат.
Я зашел в строительный вагончик, сбросил кроссовки и натянул сапоги.
Далее пришлось идти по щиколотку в густой липкой жиже. В радужной пленке плавали червеобразные резиновые ленты. Под потолком трещали длинные желтые лампы. По обе стороны, наподобие островов, возвышались конвейеры и заброшенные станки, оплетенные африканскими косичками проводов.
В конце коридора я нащупал поворот налево и вдруг наткнулся на что-то живое. Существо взбежало по лестнице и оказалось девочкой в шоколадно-клетчатом платье, розовой куртке и синих резиновых сапожках. На плечи ее падали русые косички, туго перевязанные черными шелковыми лентами. Она была столь болезненной, что, глядя на нее, не верилось, будто существуют другие девочки: дрыгающие длинными ногами, играющие в классики, хохочущие и жизнерадостные.
Помню, я подумал, что растят родители такой цветок в надежде, что из костлявой принцессы разовьется пышная царица, но ведь не разовьется: зачахнет цветок.
А вслух спросил:
– Детка, что ты здесь делаешь?
– Играю.
– Во что?
– В прятки.
– С кем?
– С ним. – Девочка кивнула на плюшевого верблюжонка, которого прижимала к нагрудному кармашку.
– Но он же у тебя в руке? – смутился я.
– Ну и что!
– Дай-ка посмотреть!
– Зачем?
– Хочу посмотреть, сколько у него горбов.
Девочка не шевелилась.
– Верблюды бывают разные: есть одногорбые
