просила бабушка, выглядывая из кухни.
Лелька пряталась за дверной косяк, дожидалась, пока в раковине снова зашумит вода, и возвращалась в коридор. Она ждала маму.
Мама ушла утром. Было рано, задувал южак. Лелька узнала его по тонкому свисту в окнах. Мама приоткрыла дверь в комнату, и Лелька тут же проснулась. От мамы пахло горькими духами и лаком для волос. Она присела на краешек кровати, наклонилась к бабушке, сказала ей что-то неразборчиво. Бабушка тут же проснулась, заворочалась, поднимаясь. Всю ночь она грела Лельку – дыханием, ладонями, большим своим спящим телом, и без нее сразу стало холодно. Лелька захныкала, но мама положила ей ладонь на лоб.
– Поспи еще, – попросила она.
Лелька зажмурилась, чтобы ее не расстраивать, и принялась слушать, как скулит Лота, как тяжело бабушка хромает по коридору, чтобы закрыть за мамой дверь, как возвращается в комнату, накрывает Лельку еще одним одеялом, тяжелым и сонным. Под ним дрема приходила сама собой, и снился снег, засыпающий Лельку, и комнату, и дом, и тропинку к дому, по которой шла сейчас мама, исчезая в этом снеге, как в разведенном водой молоке.
– Дрыхнешь еще? – Надька с разбегу запрыгнула на кровать, пролезла в тепло с ледяными ногами. – Там снега намело до подоконника!
Лелька спрятала голову под подушку и нарочно стала спать еще крепче, чтобы не отвечать. Но Надька наклонилась к ней:
– Деда Рыптэна теперь до лета не найдут!
Голос ее пробрался под подушку. Лелька сжалась, выдавая свой сон-не-сон.
– Витка еще вчера один с охоты вернулся, я из окна видела, – горячо заговорила Надька. – Шуба вся в снегу, лицо обмороженное, а на санках только куропатки. Мертвые!
Нужно было вскочить, перелезть через Надьку и побежать к бабушке, та уже разогревала на сковороде вчерашние пирожки, и пахло от них сладким тестом и яблочным повидлом. Но второе одеяло было слишком тяжелым. Еще и Надька навалилась сверху.
– Витка деда на сопку утащил, чтобы его там песцы съели.
Слезы уже собирались в Лельке. Деда Рыптэна она видела прошлым летом. Витка выносил его на завалинку у дома, укрывал шкурой и оставлял так, пока ходил за хлебом в автолавку. Дед Рыптэн подставлял плоское лицо солнцу и замирал, а Лелька смотрела на него из окна и гадала, есть ли у деда глаза, или две слепые щелочки – все, что ему досталось.
– Песцы сейчас голодные, они человека за три километра чуют, – не унималась Надька. – Прибежали на сопку, начали деда рвать, а он даже не заплакал. Знаешь почему?
Лелька затрепыхалась, отталкивая от себя одеяло, но сил не хватило. Ладошки стали липкими, живот скрутило от страха и духоты.
– Потому что слезы у него замерзли, – выдохнула Надька ей прямо в лицо и наконец помогла выбраться наружу.
Майка тут же прилипла к влажной коже, воздух обжег холодом. Под ближней сопкой песцы доедали деда Рыптэна. Лелька облизнула пересохшие губы, вдохнула поглубже и на выдохе начала реветь.
– Бабуля!.. – позвала она.
Бабушка тут же оказалась рядом, подхватила Лельку на
