сварю, отнесешь братику.
Катькиного братика я никогда не видела. Только слышала, что он маленький и болеет. Родился не такой, как нужно. Сердечко у него слабое.
– А почему так бывает? – спросила я Катьку.
– Потому что бухать не надо было, – коротко ответила она. – Читай давай, а то мне идти скоро.
Долго Катька у нас не задерживалась.
– Пойду я, Ир Станиславовна, – жалобно говорила она, начинала обуваться.
Ботинки у нее были разношенные настолько, что шнурки можно было не развязывать. И куртка старая, с заплатками на локтях. И спортивный костюм, в котором Катька ходила и в школу, и на танцы, и в тундру, тоже был истершимся, с вытянутыми коленками. Но все чистое. Скрипучее от хозяйственного мыла.
– Курить небось хочешь, – начинала ворчать мама, шла ее провожать к двери. – На вот, возьми. Брата угостишь.
– Да не надо, вы чего! – возмущалась Катька, но всегда брала.
Она приходила к нам два раза в неделю, по вторникам и четвергам, между сменами. В эти дни бабушка варила суп в кастрюле побольше. И запекала пару лишних бройлерных окорочков.
– Опять гуманитарная помощь? – интересовалась Надежда, но не спорила, только уходила заранее, друзей у нее было достаточно, чтобы переждать у них Катькины набеги.
А вот я ее ждала. Мы дружили всю зиму. Катька умела вырезать из цветного картона нелепых чудищ с огромными зубами, а потом лепила их из соленого теста и помогала придумывать странные истории. Вот пошло чудище в тундру и нашло там старый рудник. О, подумало чудище, добуду золото, стану богатым, куплю самолет и улечу на материк. Забралось туда, а там мужики сидят и самогонку гонят. А что им еще делать, если рудник пошел по…
– Катерина! – прикрикивала мама, но не зло, и смешинки поблескивали у нее в стеклах очков.
– Вот стает снег, пойдем с тобой в тундру, – пообещала Катька в декабре. – Ты была в тундре?
Конечно, была. Как не быть, если она начиналась прямо за детским садом. Пройдешь два двора мимо заброшенного общежития и пустого сельпо без двери. А там через короб по тропинке вниз. Под ногами начнет пружинить мох. На камнях покажется ягель. И запахнет влажно, с горчинкой. И ветвистые кустики расползутся по земле. А мама скажет, что это березы. Как в лесу, когда ездили к деду. Только там высокие, с белыми стволами. А здесь не ввысь растут, а вширь. Потому что холодно и ветер сильный. Невозможно вцепиться в землю, чуть копнешь – уже мерзлота. Приходится корешками за камни хвататься и ползти тихонечко, чтобы не сдуло в океан.
– Да разве там тундра? – Катька даже слюну собрала, чтобы сплюнуть, но вспомнила, что мы дома. – Настоящая тундра начинается за сопкой. Вот туда пойдем.
Сопка виднелась из окна кухни. Большущая и седая – даже в самый разгар полярного дня покрытая снегом. С нее к Поселку текла река. Чукчи звали ее Каатырь – маленький ручей, но летом ручей этот разливался в бурный поток, ледяной настолько, что ноги промерзали через ботинки, стоило подойти к берегу.
– Там
