великого князя… Это я что ли должен вызволять?..» Никита аж рот раскрыл от неожиданности. Может окольничий тронулся умом? Да нет, скорее всего, Никита просто ослышался.
Боярин раздраженно покачал головой:
– А ты мне смышленей показался, Никита Семенов сын Плещеев. Неужели не ясно? На Москву тебе надо ехать, к верному человеку, да передать ему от меня что делать, чтобы князя Василия у Шемяки отбить!
Глаза у окольничего горели такой радостью, словно князь Василий уже был на свободе. И взгляд, и голос его, как и тогда, в Троице, не допускали никаких возражений. Никита потупил взор. Вдруг руки боярина Федора схватили его за плечи, встряхнули, заставляя поднять глаза. Боярин жарко заговорил:
– Пойми ты, моих людишек на Москве в лицо знают, да и самому мне туда путь пока заказан. А ты человек неприметный. Вот видишь, даже я тебя у отца твоего ни разу не видел. Так что на тебя и внимания никто не обратит. В твоем зипуне да в валенках сойдешь за дворового («Сойдешь! Я и есть дворовый!» —промелькнуло у Никиты.) Пойдешь прямиком на двор к Федоту. Это Шемякин ключник, человек мой верный, у него двор за Неглинной, у Воскресенского мостка. Скажешь ему, чтобы нашел татарского десятника Едигея – он в Кадашах стоит, у Татарской слободы – да чтоб Едигей собрал свой отряд и той же ночью явился на Шемякин двор. Федот ему ворота откроет, да все устроит, чтобы из Кремля выбраться. Пускай налетят на поруб и вызволят великого князя. Если внезапно налетят, Шемяка и опомниться не успеет. Федот за службу пусть посулит Едигею сто рублей из княжеской казны. Деньги немалые, да князь Василий не поскупится. А великого князя пускай отвезут к Ряполовскому. Я их там с княжичами поджидать буду, – крепкие руки еще раз встряхнули Никиту. – Да ведь тебя мне сам Бог послал, слышишь? Ведь я уж думал – все, опоздал. Когда в Троицу погонял, чуял – не успею. Узнал поздно, да чудом. Завид, пес поганый, на прощанье сболтнул, когда я его вчера со двора гнал. Слыхал, как он сегодня хоробрился: будем, мол, мы, Лыковы, в силе! – боярин на мгновение напряг скулы, потом продолжал, – Я уж и надежду потерял, а тут – ты! Боярина Семена сын! Кому же как не тебе князю великому помочь?
Дверь тихонько скрипнула, приоткрылась, и в щель просунулась голова дворового. И Никита, и боярин обернулись как по приказу и тупо на него уставились. По глазам дворового было видно, что он слишком поздно сообразил, как он не вовремя.
– П-подавать? – выдавил он.
– Пошел вон! – прорычал окольничий.
Голова мгновенно исчезла. В комнате воцарилась тишина. Казалось, будто на раскаленную каменку плеснули ледяной воды. В следующее мгновение боярин Федор и Никита снова как по приказу обернулись друг на другу. Боярин Федор насупился, смотрел исподлобья, словно не на Никиту, а куда-то сквозь него. Его руки все крепче сжимали Никитины плечи. Никита дернулся, руки боярина соскользнули, боярин чуть отпрянул, очнулся.
– Значит, так, – сказал он, еще раз хлопнув
