Глеб.
– Если не снег, – буркнул Павлик, поднимая воротник куртки.
Было действительно холодно, особенно по контрасту с последними, совсем весенними деньками. Даже кое-где лужи прихватило ледяной коркой.
Забираясь в переполненный троллейбус, разогрелись: Глеба прессанули так, что дух перехватило, пришлось, в свою очередь, как следует упереться. Павлик помог. В другом конце автобуса тоже нашлась пара жлобов не слабее, и невысокая полная женщина, оказавшаяся с прочими более терпеливыми пассажирами между ними, исторгла такой вопль, что вмиг вокруг неё образовалось пространство, и оставшуюся часть пути Глеб проехал, ощущая себя частью многочисленного спрессованного семейства, в размышлениях о негативном влиянии городского транспорта на производительность труда.
Однако всё в мире находится в равновесии, и на смену плохому приходит относительно хорошее. Заместитель директора Хохлов именно сегодня решил бороться с нарушителями трудовой дисциплины и уже коршуном нависал на проходной, но они вошли за три минуты до восьми и неторопливо миновали его, полные достоинства и чинопочитания.
– Аникин, вот ты-то мне и нужен, подожди, – остановил тот Глеба, держа одновременно в поле зрения и часы, висящие над проходной, и вертушку.
– Сергей Леонидыч, пора. – Дождавшись, когда стрелки заняли положенный угол, напомнил о себе Глеб.
– Погоди, – отмахнулся Хохлов. – Гамаюнова нет и Долбневой.
– А может, они приболели, – предположил Глеб.
– Не может. Вчера здоровые были.
– Да сейчас простуда, раз – и…
В дверь влетела Долбнева и, выбросив вперёд сумку на длинном ремне, словно выигрывая финишные секунды, стремительно пронеслась мимо Хохлова:
– Доброе утро, Сергей Леонидович. Привет, Глеб.
– Привет. – отозвался Глеб.
– Здрасьте. – прожевал невнятно Хохлов, но более ничего не сказал.
Долбнева работала в отделе третий год и была толковым инженером. И слыла скандалисткой, хотя эта скандальность выражалась лишь в непочтении к начальству. Она опаздывала довольно часто, но не реже и задерживалась по вечерам, исполняя срочную работу.
– Никакой дисциплины, – запоздало отреагировал Хохлов. – Заставлю… – И прервался на полуслове: в проходе стоял Гамаюнов. – Та-ак… – Он победоносно поднёс руку с часами к глазам, словно сверяя их с большими, дабы не было даже секундной погрешности, и продолжал изучать явно припухшее лицо Гамаюнова. Даже Глебу было очевидно, что причина опоздания того – в вечерней невоздержанности, и весь отдел знал об этой слабости Гамаюнова, как и о том, что тот является родственником начальника управления и тем самым обладает иммунитетом против любых наказаний. – Эх, Яков Эрнестович, Яков Эрнестович…
Хохлов покачал головой, вздохнул и направился по коридору к своему кабинету.
Глеб поплёлся следом.
– Я,
