её невинную душу!
Пустив неприкрыто вымученную слезу, она возвела глаза к небу, а дочери последовали её примеру. Один лишь барон Фридрих не плакал и не поминал Бога – он удивлённо смотрел то на супругу, то на дочерей, словно не понимая, что тут происходит.
«Старик спятил», решил Роберт, «бедняга! И как от такого статного мужчины могли народиться такие тролльчихи? А эта – да просто кикимора какая-то! Он, когда женился, видать, уже был не в себе».
Сделав вывод, что Дандини что-то напутал, ошибочно приписав скончавшуюся, очевидно, ещё в детстве, третью дочь в живые, принц покидал дом барона фон Глокнера с тяжестью на душе и с любовью в сердце. Тогда он не умел догадаться, что именно это – она, но подспудно чувствовал, что всё-таки в этом доме нечто имеется скрытое, и ему непременно нужно выяснить, что.
После визита Роберта дом барона фон Глокнера мигом преобразился – из надменного царства Гудруны, где всё осуществлялось лишь по её команде, он превратился в шумный балаган, заваленный эскизами платьев и мотками материи, доставлявшейся сюда изо всех окрестных стран. Так баронесса с дочерьми готовилась к балу, который, по её мнению, должен был вознаградить её страдания и ввести их семью в княжеские покои, ведь породниться в те годы означало ох как много!
В день в доме принималось по нескольку портных – кроме собственно глаубсбергских, приезжали мастера из Страсбурга, из Штутгарта, из Карлсруэ, из Базеля и даже из самого Лиона! Все везли стопки эскизов, обмеряли толстуху с жердью, а заодно и мамашу во всех возможных местах и позах, представляли отрезы самого разнообразного материала, попутно живописуя, какое сказочное платье они сошьют, если мадам изволит выбрать именно его услуги. Дабы шикануть и вызвать зависть у прочих придворных, Гудруна остановила свой выбор на лионском портном. Его эскизы немногим интереснее, чем у прочих, но он же француз! И пускай генерал Бонапарт захватывает власть в Париже и объявляет себя первым консулом – французская мода всегда будет на высоте и превыше любой другой!
Платья были готовы за день до бала. Гудруна страшно нервничала и всё подгоняла портного, опасаясь того, что он не уложится в срок и им всем троим придется ехать на бал в чём мать родила, строя гордые лица, как тот король, которого лет сто тому назад обманули португальские портные и выпустили совершенно голым на балкон дворца на потеху всему честному народу.
К выезду до блеска надраили самый лучший экипаж барона, коней начистили и того хлеще, чуть не содрав с них шкуры. Платье Клоринды было выполнено в нежно-розовых тонах, а Фисба предпочла светло-жёлтый с оттенками салатового. Гудруна выбрала для своего платья, украшенного огромным шлейфом, фиолетовый цвет, местами переходящий в пурпурный. Фридриху же ничего не оставалось, как облачиться в свой парадный мундир, ведь он всё ещё был главным лесничим княжества, а значит, по-прежнему являлся государственным служащим.
И вот, за день до бала, когда Гудруна с Клориндой и Фисбой примеряли свои новые, великолепные платья (француз и правда постарался на славу),
