не спалось. Она вспоминала, как, будучи молодой, распускала свои черные волосы до пят, и как мать наряжала ее в платья тонкого красного шелка, и как плясала она на балах, сводя с ума многих своих поклонников одной лишь улыбкой. И только сердце сохраняла Басиат пустым, ибо таков был обычай ее рода.
Мотави была другой. Застенчивая и скромная, она любила уединение и покой, вызывая у матери недоумение и раздражение своим тихим нравом. Много резких слов было сказано Мотави, много ссор и скандалов видел этот дом, и лишь теперь Басиат сожалела о всех обидах, причиненных дочери. Ей вдруг захотелось увидеть Мотави, обнять ее и просить прощения. Басиат поднялась наверх, в спальню дочери, надеясь полюбоваться ее сном, как делала когда-то.
С тех времен в комнате Мотави мало что изменилось – все те же уютные кресла, старинный комод и зеркало в резной оправе, расцвеченные лиловыми тонами шторы – Басиат хотела сохранить обстановку, надеясь удержать как можно дольше ту благословенную эпоху, в которой она была молода и счастлива.
На широком ложе, под цветасто-голубым балдахином спала Мотави, уткнувшись носом в сгиб локтя и одним глазом смотря прямо в лицо луне. На ее плече сидела густая тень со злым зелено-желтым пламенем в глазах.
Басиат беззвучно вскрикнула, хватаясь за сердце, а тень спрыгнула с постели, меняя свои очертания, отряхнулась, будто привыкая к новой форме, метнулась к раскрытым створам балкона и сиганула вниз. Ведьма кинулась за ней так быстро, как только могла и, холодея от ужаса, увидела ее, стремительно удаляющуюся от дома.
Тень скользила по едва различимому лунному следу, что тянулся через поле и дорогу, минуя чужие крыши и соседский сад, пересекал уютный двор дома Басиат, устремляясь к самому балкону, становясь едва различимым, похожим на язык тумана.
7
Баил осторожно принюхался: дом пропах травами и зельями. Басиат, наверное, вознамерилась научить Мотави всем рецептам. Он не чувствовал опасности: яркий лунный свет выбелил стены и пол, сократив тени, но и только. Баил бесшумно прошелся по комнатам, поднялся по лестнице и миновал коридор второго этажа. Под голубым балдахином в своей старой детской спала Мотави. Глаза ее оставались открытыми, и взгляд был опустевшим, потускневшим, устремленным куда-то вдаль. Лунный луч неловко скользнул по ее лицу, легко пересек хрустальную преграду зрачка, и засиял яркой дугой, выгибаясь в поднебесье, повторяя изгиб земли. Баил заворожено уставился на изогнутый яркий луч. Никогда прежде он не видел ничего подобного, лишь слышал рассказы о лунных снах, считая их ведьмиными сказками и снисходительно над ними посмеиваясь..
– Змену… – тяжко застонала сквозь сон Мотави.
Слеза скатилась по виску спящей, ладони чуть вздрогнули, когда хрупкий лунный мостик распался и сон, что был один на двоих, прервался. Осколки невидимой связи брызнули во все стороны, Баил вцепился когтистой лапой в ускользающий лунный луч – ох, как задергался он, как забился… Баил что было сил вдохнул его, вместе с отголосками
