Причем, отчасти, правда. Кто его звал в мою кровать? Ладно, будем действовать, судя по обстоятельствам. Посмотрим, как он себя проявит, подыграем.
Лара спустилась вниз. Пьер хозяйничал с электрической кофеваркой, засыпал кофе, заливал воду. Он услышал, как девушка спускается по лестнице, обернулся, приветствуя, махнул рукой, жестом пригласил присаживаться к столу.
– Как спалось? – спросил.
Лара глянула на его лицо: это он про секс интересуется? В смысле: понравилось ли? Нет, на лице ее партнера ни намека на ночное бдение, обычная любезность хозяина в отношении гостя. Странно. Ну, ладно, посмотрим, что дальше будет.
Девушка улыбнулась и ответила, что спалось просто великолепно. Проспала всю ночь, как младенец. Только сны видела далеко не младенческие. Пьер снова любезно улыбнулся, но любопытства не проявил, и развивать темы не стал, а перешел на программу наступившего дня.
«Как хочешь, – подумала Лара, – будем молчать, раз ты выбираешь такие правила игры». И она перешла к дню сегодняшнему.
Лувр захватил сразу же. Ларе было до слез обидно, что внутри убрали лестницы и сделали какие-то уродливые современные эскалаторы. Что европейские варвары сделали с дворцом? Но когда после трех часов брожения по залам возвращались к выходу – она благословляла эти эскалаторы – добрые милые европейцы – все для людей. Тем более, дама все три часа была на каблуках.
Картины, картины, картины. Статуи, апартаменты Наполеона III, где набралось куча народу, все норовили сфоткаться на фоне золота и бордового бархата, и снова – картины, картины, картины. Лара забыла о времени. Ничто прекрасное было ей не чуждо, и пусть она не понимала живопись, как понимает ее профессиональный искусствовед, но зато глубоко чувствовала красоту линий, красок, наглядный и скрытый смысл ее.
Пьер сопровождал Лару из зала в зал, вместе с ней задерживался у картин, сфоткал и на фоне наполеоновского интерьера, но больше смотрел не на экспозицию музея, а на девушку. Когда поняли, что ноги уже долго не выдержат, поспешили к портрету Моны Лизы. В первый момент Лару поразил размер картины. Оказывается, она совсем небольшая, хотя, глядя на репродукции, впечатление совершенно иное. А потом девушка стала приглядываться к молодой женщине за защитным пуленепробиваемым стеклом. И застыла, созерцая далекий облик. Лиза поразила тем, что она была совсем другой – не женщиной средних лет, приподнявшей уголки рта, а молодой, озорной, полной жизни. И она, действительно, улыбалась. «Кто ты? Как жила, чем дышала? Кого любила?» – задавала Лара себе вопросы. Простояла так минут десять, вдруг вспомнила, что не одна.
– Она на меня похожа. Может, не так заметно, но я это чувствую. Я чувствую ее здесь. – Лара указала рукой на грудь.
Она обернулась к Пьеру, посмотреть на его впечатление от фразы, мол, смотри, какая я, не лаптем щи в своей России хлебаем. Но на нее смотрел
