Мало ли на свете девчонок, которых зовут Дорами! И это ваше «Бэ» тоже ни о чем не говорит – это может быть и Бланка, и Барбара, и Брихида… Подумаешь, доказательство!
Элена ничего не ответила. Хиль покосился на нее и вдруг подумал, что глупо ему лезть на стенку и доказывать недоказуемое, и главное – чего ради? Что это изменит?
Как будто ей легче будет, если она поверит, что речь идет не о Беатрис. А на самом деле именно о Беатрис идет речь, это совершенно ясно – нужно только вспомнить, что говорил тогда Ретондаро. Как раз в это самое время, когда Бюиссонье умер, у маленькой Альварадо произошла какая-то трагедия. Какая – теперь ясно. Да и что в этой истории такого неправдоподобного, чтобы непременно искать какой-то другой ответ? Ровно ничего, кроме разве странного совпадения, сделавшего его, Хиля Ларральде, знакомым и той, и другой стороны. Но даже и в этом совпадении, если подумать, нет ничего странного: мир тесен, а Буэнос-Айрес – тем более.
– А вообще-то вы, может быть, и правы, – сказал он, снова усевшись в кресло напротив Элены. – Может быть, это и есть та самая Альварадо… Кто знает.
Элена молчала, глядя в сторону, и вертела в пальцах надетый поверх платья крестик. Движения ее руки что-то Хилю напоминали, мешали думать. Потом он вспомнил – этот самый крестик, гладкий, матового золота, был на ней в тот вечер два года назад, когда она впервые рассказала ему о своем замужестве. И платье, кажется, было какое-то похожее. Тоже закрытое и тоже черное. Задним числом можно счесть за предзнаменование. Глупости какие лезут в голову, прямо удивительно…
– Расскажите мне об этой женщине, – тихо сказала Элена, не глядя на него.
– О ком? – глупо спросил Хиль, чтобы выиграть время неизвестно для чего.
– Об этой Альварадо, вы же понимаете!
– Ах, о ней… Ну, я ведь так близко ее не знаю… Это совсем молодая девчонка, сейчас ей, должно быть, лет… восемнадцать, девятнадцать. Я с ней когда познакомился, она еще была в лицее.
– Да? – Голос Элены прозвучал небрежно, почти рассеянно. – Вот как, в лицее. Значит, она из состоятельной семьи?
– Я не сказал бы, – подумав, ответил Хиль. – Семья у нее, очевидно, была когда-то состоятельной, но сейчас, насколько я знаю, нет. Ее отец преподавал в университете… до Перона.
Элена помолчала, вертя крестик еще быстрее, и потом заговорила торопливо, словно сообразив вдруг, что молчать нельзя:
– Вот как, профессор из университета, это интересно, а она сама… Я хотела сказать, – вы были с ней знакомы, то есть знакомы сейчас, – она интересна как человек? Ну, вы понимаете – интересно вам с ней говорить? Вообще разговаривать? Наверное, она все это знает – литературу, всяких знаменитых писателей?
– Интересна ли она как человек? – медленно повторил Хиль. – Хм, это зависит – что понимать под интересностью, для меня это не обязательно сводится к начитанности. Самые интересные разговоры о моей жизни мне пришлось вести несколько лет назад с одним стариком, сторожем в Пергамино, а он был неграмотным. А еще ближе – извините за сопоставление
