и Щелкунова?
– Мы так все решили, – сказал за всех Аксеныч, – ежели и гневается на нас неизвестно за что Родина-мать, все равно мы за нее жизнь отдать обязаны!
Крепкие товарищеские рукопожатия, открытые, честные лица, надежда и радость в глазах… У этих ребят образовалась «интернациональная бригада»: русские – Токарев из Семипалатинска, Данилов, Кулешов, Орешин из Баку, мариец Емельянов, украинцы Дзюба и Покатило, татарин Жимоединов, белорусы Коршунов и Курпоченко, казахи Нурдим Алихолуб и Копий Уханов, евреи Полевой, Сирота и Парицкий.
Какими глазами смотрели эти бойцы и командиры сорок первого года на самсоновский автомат ППШ выпуска сорок второго года!.. Какими глазами смотрели на нас!
– Вот это здорово! Десант! И не какой-нибудь, а прямо из Москвы!
Один только старший политрук Полевой чаще озабоченно хмурился, чем улыбался. Ему, тридцатишестилетнему кадровому военному совершенно невоенного вида (форма на нем сидела как на корове седло), не очень, кажется, понравилось, что больше половины нашей десантной группы состоит из желторотых юнцов, с сомнением глядел он на наших девчат.
Наш командир это сразу понял и несколькими меткими словами рассеял сомнения старшего политрука:
– Вы не глядите, что они молоды, мои ребята взялись за оружие не по призыву военкомата, а по призыву сердца!
Полевой еще заметнее повеселел, узнав от нас, что командир нашего не очень грозного десанта – орденоносец, участник зимнего разгрома немцев под Москвой. Лицо у Полевого некрасивое, в складках и морщинах, темное, с несбриваемой черной щетиной на щеках, а глаза умные, проницательные. С жадным интересом, нетерпеливо слушал он наши рассказы о Большой земле. Кухарченко, сияя орденом, живописал свои подвиги, и, по словам его, выходило, что он да еще генерал Рокоссовский – главные герои разгрома немцев под Москвой.
– У нас теперь больше людей, – сказал я Лешке-атаману, – чем было у Робина Гуда! У него было вначале всего две дюжины…
Но Лешка-атаман не слыхивал про героя Шервудского леса.
Наши новые знакомые предложили немедленно разбить общий лагерь. Самое удобное место для лагеря, заявил Аксеныч, на Городище.
– Деревня? – удивился Самсонов.
– Да нет, место такое в лесу.
– Как же! Место нам знакомое, – улыбнулся Гаврюхин. – Лет двадцать с лишком назад, когда мы на кайзеровских немцев ходили, стоял в Городище наш Могилевский партизанский отряд!
Совсем другими глазами посмотрели мы на Гаврюхина, а Надя подтолкнула локтем Щелкунова и съязвила:
– Вот тебе и лаптежники!
До Городища шли точно свадебным шествием – в приподнятом настроении. Кто-то из курпоченковцев даже наигрывал тихонько на неизвестно откуда взявшейся гармошке, а лес кругом замолк, замер, изумленный, испуганный этой дерзостью – переборами партизанской гармони в фашистском
