в доску! – говорят Токарев и его друзья. – Он понимает, что тут у нас не армия! Не прочь и кузькину мать немцам показать, и погулять! Делу время, потехе час. Только Полевой вот все гайки закручивает, прижимает партизанскую вольницу». Десантники сразу же полюбили Аксеныча. «Хватит с нас нашего Самсонова! – говорят они меж собой. – Больно крут стал капитан. Вчера даже на Бокова, заместителя своего, налетел: что, говорит, за панибратские отношения, приказы мои обсуждать смеешь, единоначалие подрываешь! И вообще, говорит, где твоя выправочка, расхлябанным видом десантников позоришь!..» А Бокову за Метрострой орден дали…
– Смирно! – скомандовал Кухарченко. – Слово имеет командир отряда!
Командир стоит перед нами, заложив руку за борт серого военного плаща. Наш Самсонов невысок ростом, строен и сухощав. Большая, до блеска бритая голова, крутой лоб, упрямо выдвинутая челюсть, впалые, темные глазницы.
Партизаны смотрят на командира с восторгом.
– Капитан небось не пешком в лес, вроде нас с тобой, притопал, – слышу я шепот, – из Москвы на специальном самолете прилетел! Это понимать надо. Москва его сюда прислала народ на борьбу поднимать.
– Товарищи! – звонко, страстно говорит Самсонов, обращаясь к выступающей из мрака, озаренной кострами колонне партизан. По-новому, с первозданной волнующей свежестью звучит здесь это слово «товарищи». В торжественном безмолвии, не шевелясь, сжимая оружие, застыли бойцы. Шелестит над нашими головами невидимая листва, вздыхает таинственно ветер, шумит, как тысячу лет назад, Хачинский лес. – Партизаны! Нас теперь сорок человек. Завтра нас будет пятьдесят. С каждым днем ряды наши будут расти. Силы наши неисчислимы, как неисчислимы силы нашего народа. Мы ведем священную войну против врагов нашей Родины, за счастье и жизнь наших людей.
От фланга до фланга колонна наэлектризована током высочайшего напряжения. Рядом со мной Надя. Она затаила дыхание, подалась порывисто вперед. Скульптурно, червонно бронзовеет в костровых жарких сполохах одухотворенное в эти высокие минуты лицо командира. В глазах – пламя партизанских костров.
– Я и не знала, что он такой, – шепчет Надя. – За такого я в огонь и воду…
– Партизаны! Мы не можем знать, что готовит нам завтрашний день. А поэтому каждый час, каждую минуту мы должны со всей самоотверженностью посвятить единственной цели – борьбе с врагом…
Высокий, тугой, как пружина, голос командира оборвался. Он провел рукой по лбу привычным своим жестом. По дрогнувшей колонне электрическим разрядом пронесся вздох. Костры догорали. Гасли на древках и стягах деревьев вокруг кумачовые пляшущие блики. Погасло пламя в глазах командира. Тьма поглотила задние ряды партизан.
– А помнишь, Вить? – взволнованно шепчет мне Надя. – «Взвейтесь кострами, синие ночи…»?
Еще бы! Все детство в незабываемой короткой фразе из полузабытой песни: пионерское лето, алые галстуки на линейке, звуки вечернего горна:
