пригрозили их обнародовать. Это означало бесславный конец его карьеры, а пуще того – конец карьеры его сыновей, моих племянников. Он согласился ежемесячно платить некоторую сумму. Почуяв, что деваться ему некуда, безымянные подлецы стали эту сумму увеличивать. Сестра обнаружила беду, муж перед ней повинился. Их доходные дома заложены, драгоценности сестры проданы. Деревни, приданое сестры, также заложены, впору продавать. Ради племянников, которые из-за той истории разорены, я взялся распутать дело и выследить подлецов.
Я нанял себе в помощь отставного полицейского, Ивана Мельника. Ежели он жив, ты найдешь его через сына, что служит музыкантом в Большом Каменном и носит ту же фамилию. Скажи Мельнику условное слово: Акиньшин-де к хорошей невесте посватался. Он ответит: «Пусть бы взял в приданое хоть малую деревеньку». Тогда можешь с ним разговаривать, он все тебе доложит. Если же его нет в живых, как и меня, то сам решай, как быть. Взваливать тебе на плечи этот розыск я не могу. Но когда ты все же решишь вывести на чистую воду тех, кто вверг в нищету семейство сестры моей, погубил Беклешова и много иных бед наделал, то Бог тебе в помощь – а я, где бы сейчас ни оказался, молиться за тебя буду.
Найми человека, чтобы следил за Коростелевым. Пока у него есть хоть медный грош в кошельке, злодеи от него не отвяжутся. Он передает деньги с лакеем Демьяном. Демьян несет корзину с провиантом в новую мужскую богадельню, что у Волкова поля, а там его уж встречают и корзину забирают. Пакет с деньгами лежит обыкновенно на дне. Штуку с богадельней придумали недавно, когда мы с Мельником уже почти докопались до правды. Вот и все, что я знаю. Поскольку я к сей минуте мертв, то полагаю, Мельник без меня прекратил свой розыск – хотя бы потому, что оплачивать его труды некому. Если доведешь это дело до конца – Господь тебя вознаградит, я знаю точно. А засим, с уверением в совершеннейшем почтении, твой покойный друг Николай Акиньшин».
Андрей молчал.
– Кажись, не следовало это послание тут читать, – минуту погодя сказал Еремей. – Сдается мне, баринок мой драгоценный, что наш Фофанюшка сейчас узнал то, чего ему знать не полагалось. И коли он вздумает помириться с той бабой Василисой и ее Дедкой, то новость об отставном полицейском, что, статочно, выслеживает их хозяина, будет отменным подарком…
– Да ни сном ни духом!.. – фальшивым голосом воскликнул Фофаня.
– Ты прав, – задумчиво произнес Андрей. – До поры нашего любезного ворюгу нужно где-то припрятать.
– Да я еще одну присягу принесу! На том же образе! – пообещал Фофаня.
– Мы не знаем точно, что он нагородил Василисе. И чем занимался, когда его в город отпускали, тоже не знаем, – Еремей был неумолим. – Возиться с вором, Андрей Ильич, была твоя блажь. Не обессудь – побаловались, и довольно. Мы, может, и вовсе в Берлин лечиться поедем, а ему тут жить. А он, вишь, маломерок, его всякая собака обидит. Вон он и будет юлить
