ваше благородие. – Журкин поднял вверх забинтованный палец, чему-то рассмеялся. Вероятно, вспомнил, что в детстве «их благородия» нещадно пороли его и его отца, а теперь милосердно оказывают медицинскую помощь.
– Идите за Любезновым.
– Слушаюсь, ваше благородие.
Следователь сделал соскоб крови с тесака, положил его на предметное стекло микроскопа, покрыл его другим стеклышком. Начал внимательно рассматривать.
Через несколько минут фельдфебель привел хмурого, помятого от лежания на плохо струганных нарах, Серафима.
Вежливо с ним поздоровавшись, следователь предложил Любезнову чаю.
– Мне не доставит удовольствия совместное с вами чаепитие, – с вызовом ответил «студент». – К тому же мне пора, у меня дел полно.
– Куда же ты торопишься, выхолощ? – ухмыльнулся Хомутов. – Тебя же уездные винокурки в клочья порвут. Чем им платить станешь, может, собой? Ха-ха.
Надзиратель залился сиплым смехом, вытер рукавом взмокшие глаза. Поговаривали, что когда-то Хомутов переболел неприличной болезнью, но каким-то чудом вылечился. Однако, когда он смеялся, все обращали внимание на его сиплость, свойственную определенной стадии этого недуга. Журкин старался не подавать Хомутову руки.
– Скажите, Серафим Назарович, а от кого конкретно вы узнали об убийстве целовальника, – обратился к парню следователь, когда тот сел на стул напротив него. Рядом в спинку стула, словно клещами вцепился Журкин, пристально следя за его движениями.
Торговцу понравилось, что его назвали полным именем. Вызов в его глазах несколько попритух. Он попросил у Блудова папиросу, наконец, ответил:
– Вышел я утром покурить, а у дома мужики кучкуются. Увидели меня, косо глянули и так бочком-бочком кто куда. А дьячиха, та и вовсе в меня плюнула, назвала убивцем и тоже заторопилась прочь. Я ее догнал: да что случилось-то, спрашиваю. А она мне: Все знают, что ты намедни с трактирщиком поцапался, грозил ему. А теперь он в своем кабаке мертвый, с прорубленной головой валяется.
– Вот, значит, как, – Блудов помял ухо, взялся за микроскоп, но передумал в него глядеть. – Не иначе мальчишка растрезвонил. Ольга Ильинична бы не стала.
– Какая разница кто растрезвонил, – ответил торговец. – Я сразу сюда, в окружной суд. А меня этот держиморда за шиворот и в «Дерюгу» к вам поволок.
– Ну, ты… – Обиделся на «держиморду» Хомутов, показал «студенту» кулак. – Слова-то выбирай.
– Понятно, – произнес свое любимое слово следователь. – То есть, вы официально заявляете, что целовальника не убивали. Так?
– Ну, так. Сколько раз можно повторять.
– А как же вы тогда объясните это? Архип Демьянович, голубчик, достаньте из шкафчика улики. Только не порежьтесь более.
– Постараюсь, – ответил Журкин, нехотя отлипая от стула Любезнова.
Сапогом он сгреб осколки графина в сторону, достал сверток. По команде следователя развернул
