всей Западной Сибири, предмет поклонения в образе женской статуи с ребенком на руках. Впервые о Золотой Старухе упоминает еще в тринадцатом веке скандинавская «Сага о Святом Олафе». О! Иностранные исследователи считали ее изваянием римской богини Юноны, которое каким-то неведомым образом попало на Урал. Но уже в нашем столетии русский лингвист Трубецкой доказал, что это изображение богини-матери вогулов…
Тут и раненый наш заквохтал:
– Сорни-эква! Сорни-эква!
Очкарик милостиво на него поглядел, поддел ноготком окуляры.
– Санка подтверждает мои слова. Золотая Старуха – собственность его единоплеменников, их фетиш. К сожалению, никто в точности не знает, где она находится. Ее спрятали боги, да так надежно, что без гласа свыше отыскать невозможно. О! В отдельных устных преданиях говорится даже, что она обладает способностью самостоятельно передвигаться с огромной скоростью. Только что была в одном месте, а потом – глядь! – уже в другом. Вам знакомо понятие «дезинтеграция»?
Столичник губами пожамкал, проехался на буквах «р» – раскатисто, с выражением:
– Р-разумеется. Попадалось в литературе. Это когда объект р-разбирается на атомы и мгновенно собирается где-нибудь за тридевять земель. Кажется, у Митчелла в р-рассказе было. И у Конан Дойля.
Начитанный! А мне, лапотнику, и невдомек, что это такое – «дез-ин…». Как там дальше-то?
– Вот-вот! Но это все фантастика, я ее презираю и в отличие от вас читаю серьезные книги… О! – Очкарик шейку цыплячью вытянул, уж очень ему хотелось на нас сверху вниз посмотреть, подчеркнуть, что он великан, а мы пигмеи. – Золотая Старуха, если она наличествует в природе, сама собой перемещаться, конечно, не может. Но у нее вполне могут быть хранители, чьи функции передаются из поколения в поколение. Насколько законны их права? Вогулы полагают, что могли бы обойтись с ней не хуже. И любыми путями стремятся ее заполучить. Метод задабривания духов посредством обрядовых церемоний, бесспорно, наивен, но он представляет интерес для той области знаний, которой я занимаюсь…
– Сорни-эква! Акынь! – раскудахтался Санка. – Ворнэ!
– Он же вроде по-русски умеет, – заметил столичник. – Олимпиада говорила, что учит его и еще нескольких…
– Умеет, но от боли и переживаний все выученное растерял. Такое с ним бывает… О! Теперь понятно вам, Валентин Степанович, для чего этот цирк? – И очкарик поддел башмаком скомканную кошму.
– Понятно. Только я Вадим Сергеевич.
– Да какая разница! У вас еще остались вопросы или вы позволите нам удалиться?
Тут и участковый подошел – понурый, расстроенный. Впустую ельник исходил, вогулов как корова слизала. Еще бы! Они – мастера в лесу ховаться, это для них дом родной, клопа им в онучи. Я Птаху ругать не стал – не за что. Но и этих двоих – очкарика с Санкой – отпускать не хотелось. Имелись у меня к ним еще вопросы, однако продолжать тары-бары надо было не здесь, а в казенной обстановке, под портретом Феликса Эдмундовича. Там, глядишь,
