у населения.
Отдав конверт, он наказал Ивану купить в Воронеже в магазине Демуазо швейцарского горького шоколада, выделив на это пять рублей.
– Скажешь – ротмистру Ланскому, он мой сорт знает.
Когда ординарец (на самом деле Иван Никифоров ординарцем не был, не полагалось, а был агентом наружного наблюдения) отбыл, ротмистр спрятал список Егорова в шкатулку с секретом. Нет, теперь он ещё меньше подозревал Егорова в симпатиях к анархизму, уже то, что тот отдал список, не предварив его просьбой «только между нами», напротив, предложил свое имя, говорило о нём, как о человеке государственном. Но пусть бумага полежит.
3
– Меня задержало происшествие, прискорбное, неприятное и непонятное, – принц Петр Ольденбургский говорил по-английски ради присутствующих. – Вы уже, впрочем, знаете, а господин Конан-Дойль и вовсе обнаружил тело. Разумеется, все мы смертны, и печалиться особо вроде бы и нет причин, естественный ход событий не изменить, но только если этот ход и в самом деле естественный.
И господин Конан-Дойль, и Арехин-старший с Егоровым только вздохнули и всем видом выразили подобающие случаю печаль и сожаление. Что делать, подумал Арехин-старший, смертен человек, да ещё ни к месту смертен. Умереть дома, в постели, в окружении семьи – это одно. Умереть на поле боя, сражаясь за Отечество – так и просто честь. Но умереть в общественном или частном парке, видом своим пугая невинных детей… Сын, правда, не выглядит напуганным, но и радости подобные открытия тоже не приносят.
– К делу, – Петр Александрович оглядел троих гостей. Нет, гости – неподходящее слово. Троих исследователей тайного мира? Длинно, но по сути верно. Но для себя он называл их зелаторами, людьми, находящимися на низшей ступени проникновения в Тайну. – Вам слово, Александр Иванович.
Арехин-старший встал, чувствуя себя, как на экзамене.
– В войну двенадцатого года один из пленных, Антонио Росси, был взят в поместье моего прапрадеда, Василия Ивановича Арехина. Тогда это было в обыкновении: брать раненых на своё попечение. Госпитальная служба с наплывом раненых не справлялась, а в поместье, по крайней мере, можно было обеспечить хороший уход. Своих-то раненых, разумеется, пристраивали в первую очередь, но у своих почти всегда была родня, близкая или не очень. К чести наших прадедов, пленных, тем более, раненых пленных врагами они не считали. Достаточно было пленному дать слово до окончания войны никаких действий против России не предпринимать, как он мог рассчитывать на самое снисходительное отношение. Вот так и оказался на воронежской земле лейтенант Антонио Росси. Увы, несмотря на все старания крепостного лекаря, он скончался, да и мудрено было не скончаться, потеряв в сражении ногу по колено, а затем, уже в госпитале, подхватив и злокачественную горячку.
Перед смертью он оставил прадеду свое единственное достояние и историю в придачу. История такова: во время египетского похода Наполеона Росси и ещё
