неясною тенью,
Словно бы верно любя,
Там для святого спасенья
Я позабыла себя.
В вагоне грязном и разбитом
Мчу по зелёной в гулком шуме
Метро я вниз, и так чудно,
Как будто бы в пробитом трюме,
Как на конечную – на дно.
В вагоне грязном и разбитом,
Где пол и двери заплюют,
Бездомный спит, пропахший спиртом.
Обходит редкий его люд.
Час поздний. Спать, пожалуй, впору.
И переход давно закрыт
В прошедший день, хоть мчи опором,
Хоть мир моли, хоть плачь навзрыд.
Не воротиться в жизни дали.
Не воротить, как скажут, вспять.
А мы привыкли. Всё видали.
Нам не впервой себя терять.
И бомж, проснувшись, потерялся
В который раз в своей беде.
Встал с спальных мест, за сердце взялся.
Вдруг закричал: «Да где ж я? Где?
Где я теперь? Скажите люди!»
Со страхом в лица заглянул.
Кто отшатнётся, кто осудит,
Кто молча в мыслях упрекнул.
Все выходить, он в двери тоже.
На остановке не своей.
А мне в нём чудилась похожесть
И та ж печаль в дуге бровей.
Посмеёмся и поплачем
Посмеёмся и поплачем
Над своею над судьбой.
Над страной больных, незрячих.
Что осталось нам с тобой?
По разваленным кварталам
Прошвырнёмся ходом двух,
По проулкам захудалым,
Перестройки чуя дух,
Чуя города разруху.
В запустенье третий Рим.
Вновь трясущейся старухе
На питанье подадим.
Ну а нам с тобой, бродягам,
Дни и ночи напролёт
Хлеба корку в передрягах
Бог лишь только подаёт.
Сегодня крыши всюду чистят
Сегодня крыши всюду чистят,
И снег повержено мчит вниз.
Он сокрушён февральским свистом
Неспящих радостных синиц.
Велосипеды едут мимо,
Проснулся живостью Арбат.
Зима сдалась, погнали зиму
Прочь взмахи мётел и лопат!
Уж скоро, скоро воцарится
Бессонный май ветров гульбой.
Свисти от радости, синица!
Провозгласи его собой.
В чёрном прогоне метро
В чёрном прогоне метро,
В гулкой вагонной дремоте
В космоса словно нутро
Мчусь на своём космолёте.
Вспыхнет
