только что получил, так и не услышал. Взял серебряную вилку и пожалел, что не может согнуть ее. Этим он бы только укрепил Некрасову-старшую во мнении, что они – примитивные и недалекие родственники, способные испортить что угодно. Ладно его считали таким, но собственную дочь?
Лицо Ирины понемногу отвердевало, теряя цвет.
– И ты нас позвала, чтобы лично напомнить о подобающем внешнем виде?
– Так вы не сошлетесь на плебейскую забывчивость.
– Господи боже, я твоя дочь, а не бродяга! – Ирина вскочила. Внутри клокотали ярость и злость. – Ты просто упертая, зашоренная…
И всё. Печь, что секунду назад готова была выковать раскаленное жало, остыла.
– Кто? Договаривай. Так кто же я, Ирэн? – Глаза Некрасовой-старшей потемнели, транслируя температуру глухого январского льда. – Что за крестьянские замашки?
Крючок, коим обернулось слово «крестьянские», нырнул глубоко в душу Ирины и отыскал гнойник, занимавший там последние годы всё свободное пространство.
Зацеп.
Рывок.
Брызги. Такие зеленые, такие отвратительные, что хотелось выть.
Влагалище Ирины наполнили жар и боль. Плечи затряслись. Она вцепилась в стол, чтобы не упасть. Перед глазами развернулся тот самый день – день, когда сидевшее во главе стола чудовище прокляло ее.
Всё случилось незадолго до ее тринадцатого дня рождения. К тому времени Ирина уже смирилась с такими капризами женского организма, как месячные. Но место, откуда они настойчиво показывались, требовало детального изучения.
Не то чтобы она раньше никогда не исследовала свое тело. Бывало, конечно. Дети вообще очень любопытны. Однако по мере взросления ощущения менялись, принося всё больше удовольствия. Это и послужило началом и крахом ее полноценной сексуальной жизни.
Было уже почти десять часов вечера, когда Ирина, закрывшись у себя в комнате, забралась под одеяло. Она никогда не думала, что займется этим целенаправленно, и в тот день ей хотелось дойти до конца. Мать пребывала где-то в доме, но она никогда не заходила в комнату дочери, если того не требовала перестановка мебели или что-то еще, столь же незначительное.
Всё получалось как надо, и Ирина, обнаружив, что ее пальцы сильно увлажнились, задумалась, почему не делала этого раньше. И если бы у нее хватало опыта, то она бы сообразила, что стоит вести себя потише.
Стон перерос в неконтролируемый крик.
Мгновениями позже дверь затрещала, и в комнату, сорвав замо́к, влетела Некрасова-старшая. Ее напряженное лицо сказало, что она обеспокоена отнюдь не безопасностью дочери, как могло сперва показаться. Оставалось только догадываться, какая сила притащила ее и напитала мощью высадить дверь.
Вероятно, проблема заключалась в том, что крик могла услышать прислуга или охрана. А это означало – сплетни и газетные заголовки, повествующие на весь мир о чересчур громких стонах двенадцатилетней девочки.
И всё это – в резиденции Некрасовых.
Такого
