паутину. Наши шаги гулко отдавались по белому мрамору пола.
– Итак, – прервал молчание отец, – мы с вами говорили о камне.
– Да-да, конечно! – закивал смотритель. – Хоть и не могу себе представить, что еще нового вы сможете из него вытянуть. Уж вроде бы его и так изучили вдоль и поперек – еще бы, это же наш самый знаменитый экспонат!
– Не спорю, – согласился отец. – Но иногда, знаете ли, случаются и сюрпризы.
– А сейчас-то они о чем толкуют? – зашептала мне на ухо Сейди.
Я промолчал. У меня возникли кое-какие догадки насчет того, о каком именно камне идет речь, но я никак не мог взять в толк, чего ради отец потащил нас сюда в канун Рождества смотреть на него.
Я все раздумывал о том, что именно он собирался сказать нам про Иглу Клеопатры – что-то про нашу маму и ту ночь, когда она умерла. И еще о том, почему отец все время озирается – как будто ждет, что те странные люди, которых мы увидели возле Иглы, появятся снова. Да только откуда им тут взяться? Мы же были заперты в музее с многочисленной охраной и самой современной системой сигнализации. Никто не мог нас здесь побеспокоить… По крайней мере, я очень на это надеялся.
Мы повернули налево, в крыло, где располагался отдел Древнего Египта. Повсюду вдоль стен высились массивные статуи фараонов и разнообразных египетских божеств, но отец не обращал на них внимания: он шагал прямиком к главному экспонату, выставленному посреди зала.
– Прекрасно, прекрасно, – пробормотал отец. – Это оригинал, я полагаю?
– Да-да, разумеется, – закивал смотритель. – Обычно мы выставляем на экспозиции копию, но для вас приготовили подлинник.
Мы дружно воззрились на неровный обломок темно-серой каменной плиты, размером примерно фута три в высоту и два в ширину. Она стояла вертикально на невысоком постаменте, заключенном в стеклянную витрину. Плоская поверхность плиты была испещрена выбитыми в ней письменами, которые делились на три яруса. Самая верхняя надпись была сделана древнеегипетскими иероглифами, средняя… тут мне пришлось хорошенько порыться в памяти, чтобы вспомнить, как отец называл это письмо: демотическое. Оно возникло в то время, когда Египтом правили греки, и египетский язык обогатился множеством греческих слов. Нижние строки были выгравированы на древнегреческом.
– Розеттский камень, – проговорил я.
– А разве это не программа для изучения иностранных языков?[2] – удивилась Сейди.
Я чуть вслух не обозвал ее дурой, но смотритель вовремя прервал меня нервным дребезжащим смешком:
– Помилуйте, юная леди, Розеттский камень в свое время стал главным ключом к расшифровке египетских иероглифов! Наполеоновская армия обнаружила его в 1799 году, после чего…
– А, точно, – торопливо сказала Сейди. – Теперь я вспомнила.
Я знал, что она сказала это просто так, чтобы он отвязался, но тут просветительскую инициативу перехватил отец.
– Понимаешь, Сейди, – сказал он, – до того как
Сейди имеет в виду широко известную программу «Rosetta Stone», разработанную для изучения иностранных языков с помощью компьютера.
