а язык точно не свой, присох к небу. Это не злость – ярость в виски ударила, еще немного, и заткнул бы Артемьева любым подручным средством, той же пепельницей к примеру, а тот реакцию Ильи просек, и дальше свое гнул, точно бессмертный или заговоренный:
– Вижу, ты не знал, да я так и думал. К тебе претензий никаких, ты мне вот что скажи…
– Рот закрой, – севшим голосом повторил Илья, и Артемьев неожиданно заткнулся. От двери раздался тихий звук шагов, и можно было не оборачиваться, чтобы понять – троица подошла ближе, и контролирует каждый вздох «объекта», и в случае чего быстро его зафиксирует с применением болевых приемов. С одним-двумя Илья бы сладил, возможно, и третьего бы вниманием не обошел, но тут дело было в другом – Артемьев явно что-то знал, уж больно нагло он ухмылялся, и даже нашел в столе зажигалку, и теперь крутил колесико, стараясь выбить из нее хоть искру. Но ничего не вышло, посему Артемьев зажигалку бросил в ящик, развалился на стуле, и сказал:
– Поганые новости, понимаю, но куда деваться. Мне руководство приказало, вот я и разбираюсь. Но ты пойми – я ж это не сам придумал, у меня документы на руках.
На стол легла тонкая синяя папка, Артемьев вытащил из нее несколько листов, положил на стол, подвинул Илье. Тот подтянул их к себе, и сначала ничего не понял – сплошь таблицы, цифры, текст на английском.
– Это список транзакций за несколько дней, а это, – на столе оказались еще три листа, – разрешение на перевод денег. Это фирмы-однодневки, я проверил некоторые – все конторы реально существуют, платят налоги и даже что-то там продают или покупают, не забывая периодически снимать наличку. Схема проста, и стара, как мир, проверена и безотказна. Сотрудник, давший добро на перевод, получает свой процент, и все расходятся, довольные друг другом. И Макс твой не устоял. Бывает.
Артемьев с истинно людоедским сочувствием смотрел на Илью, а тот, как завороженный, перебирал листы, и смотрел в них, ничего толком не видя. Ничего, кроме подписи Макса, его подписи – это было несомненно – уверенной, размашистой, «министерской», как называл ее отец. И цифр, несомненно, обозначавших суммы – хорошие, с кучей нулей на хвосте, одной такой цифирки простому смертному хватило бы до конца его дней. А всего цифр было несколько, небольшой, но внушительный столбик, по которым стояла знакомая фамилия.
Но, приглядевшись, Илья понял, что Артемьев, мягко говоря, не прав: подпись принадлежала Максу, но сделана была не его рукой. То ли порошок в копире в тот момент заканчивался, то ли бумага попалась не лучшего качества, но линии и буквы были тонкими и прерывистыми, точно их выводили без нажима, или перерисовывали детским способом, наложив оригинал и нужный бланк на стекло. И кроме этого было кое-что еще.
– Вранье. – Илья отодвинул от себя бумаги, – липа это, а не подпись. Это не Макс писал, а кто-то другой, советую тебе в другом месте поискать. Ошибочка вышла.
И сам едва сдержался от усмешки, видя, что попал в точку. Блефовал Артемьев,
