если бы я мог здесь пробыть до завтрашнего утра, то я дал бы телеграмму о том, чтобы мне прислали деньги. Но мне совершенно необходимо уехать еще сегодня вечером. Поэтому мое положение не из легких, а вы являетесь единственным знакомым мне лицом в Визенхольме, и я решил попросить вас дать мне взаймы некоторую сумму. Мне бы хватило ста марок. А если бы вы могли меня к тому же снабдить шляпой…
Мы продолжали беседовать, стоя, – я у письменного стола, а он у двери в сад. При этом рука моя покоилась под связкой бумаг на рукояти револьвера.
– Это все? – спросила я, выждав окончание его речи.
Услышав мой тон, он перестал улыбаться.
– Да… кажется, все… – заметил он. – Вы… ведь мне верите, Наталья…
– Нет, не верю, – ответила я решительным тоном.
– Но почему? – вырвалось у него.
– Да потому, что мой отец умер за три месяца до моего отъезда в Визенхольм.
На мгновение он утратил самообладание и провел рукой по волосам.
– Боже, – вырвалось у него, – теперь всему конец!
– А теперь, – продолжала я, – быть может, вы покинете наш дом тем же путем, каким вы проникли в него?
Он продолжал смотреть на меня, и лицо его приобрело жалкое выражение. Лоб его был озабоченно нахмурен, и он в отчаянии запротестовал:
– Этого я не могу сделать, во всяком случае я не могу уйти без денег и без шляпы.
– От меня вам не получить денег, господин майор, – резко заметила я, – и настоятельно советую вам исчезнуть, прежде чем домой возвратится герр Кауфманн. Он судья, советник юстиции и не будет столь снисходителен по отношению к вам, как я.
– Вы не понимаете меня, – мрачно заметил он, – я не могу уйти так. Послушайте, Наташа, – и в его голосе зазвучала теплота, – думайте обо мне, что вам будет угодно, но дайте мне сто марок. Вы их получите обратно и тем самым окажете мне огромную услугу…
– Я и не думаю вовсе оказывать вам услугу, – заметила я, – вы самый обыкновенный обманщик, чего ради стану я вам давать деньги?
– Потому что мне они необходимы, говорю вам!
– Очень сожалею, но эта причина для меня еще недостаточна!
Он нерешительно огляделся и на мгновение застыл, прислушиваясь к шорохам в саду. Не знаю почему, но его поведение напугало меня, и я вытащила из-под бумаг револьвер и стала таким образом, что, держа револьвер наготове, не показывала его ему, укрыв оружие за пишущей машинкой.
Когда он снова повернулся ко мне, я прочла на его лице выражение мрачной решимости.
– Вы очень отягчаете мое положение, – сказал он. – Я должен раздобыть деньги.
И он решительно направился ко мне.
Я направила на него свой револьвер.
– Револьвер заряжен, – воскликнула я дрожащим голосом, – еще один шаг и я стреляю!
Он остановился и закрыл лицо руками, словно пытаясь
