решила – дойду до двери. Дошла! Думаю, дай-ка спущусь по лестнице. Спустилась! Ну а раз уже спустилась – айда до магазина! Пойдем-пойдем пить чай!
Она не задавала вопросов. Может быть, не хотела, а может, слишком рада была его видеть.
Трясущаяся рука попыталась открыть дверь. Не получилось.
– Ба, дай я помогу.
«Она опять ходит. Больше не лежит. Нужно рассказать папе. Моя бабушка – ангел, – думал он, чувствуя угрызения совести и собственную ничтожность. – Она приняла меня таким, как есть. Нет, лучше, чем я того заслуживаю».
Открывая дверь, он взглянул на ее пробор сверху. «Как ангельские крылья», – подумал он, рассматривая расчесанные седые волосы. Бабушка всю жизнь проработала в центральной библиотеке Города Дождей. Сколько книг теперь хранилось там, в ее голове?
Дверь скрипнула, и он вошел в темноту. В квартире было тепло.
«Тепло. Мне просто нужно было в тепло».
– Андрюша пришел ко мне! Вот радость!
Он обманул всех. Даже своего ангела.
Зрение у старушки было хорошим, но даже она не могла увидеть в сумраке, как густо юноша покраснел.
Фаина
Все костюмы казались ей совершенно не подходящими. Сердце чувствовало незнакомый прежде праздник: надеть черное или бежевое казалось кощунством.
Фаина Рудольфовна долго стояла у шкафа. Она с трудом дотянулась до дальней вешалки и потрогала пальцами летний сарафан. Внутри он был словно подорожник, согретый солнцем, а снаружи – шероховатый, как листья лопуха.
Летом. Главное случится только летом. Что с того, что ей хочется лета уже сейчас? Вторую неделю идет дождь. Над городом повисло пуховое закопченное одеяло. Под ним хочется только одного – спать.
Но у нее теперь большая радость: уже смирившись с тем, что остаток жизни они с мужем проведут вдвоем, гуляя с собакой, читая книги и попивая чай с зефиром по вечерам, она узнала, что на свет должен появиться новый человек.
«А я уж думала, что к старости сменю Маргариту Генриховну на ее месте мировой матушки».
Вместе с ощущением праздника пришла легкая томность и лень, которой Фаина не помнила с юных лет. Вся ее жизнь была выполнением домашних заданий, начиная со школьной скамьи и заканчивая последним местом работы. А теперь ее волновало только лето и долгие холодные месяцы, которые предстояло пережить.
Ее окликнул муж, и она отдернула руку от платья.
Большой, в теплом пальто, с тяжелым портфелем, он наклонился к ней, чтобы обнять, и она почувствовала его шершавую щеку на своей шее.
– Не побрился?
– Не успел что-то, – он небрежно махнул рукой, и над носом-картошкой блеснули игривые глаза.
– Пошел. Пока.
Он положил широкую ладонь ей на живот.
– И тебе пока.
«Я больше не могу терпеть детей», – призналась она ему как-то бессонной ночью, когда в очередной раз ученики облили чем-то сладким,
