сам он дожидался предложения от неё):
– Давайте всё же на «ты». Не из пресловутой интимности, а (хотя бы) из соответствия моей юности.
Он кивнул. Чем (при всём ритуальном отрицании) – пресловутую интимность весьма двусмысленно закрепил. «Ты» подразумевает либо товарищество (почти по Н. В. Гоголю), либо покровительство старшинства (равенства меж ними – быть не могло).
Сам при этом (что нам Юлий из рода Клавдиев и его одновременность в нескольких делах – и нам присуща вневременность) слышал и раскладывал на части разговор сидевших на соседней скамье собеседников, пожилого и молодого рабочих людей.
Пожилой – явно являлся с утра похмелившимся и желающим даровой добавки; молодой, напротив, являл собой добротную жизненную потёртость лица и весь пропах справным хозяйством; как водится, говорили они о насущном, то есть совсем не о хлебе, и у них по всему выходило, что ну никак без единственной (справной) бабы не прожить мужику.
Цыбин не улыбнулся:
– Посмотри-ка! – он продемонстрировал Наталье некую коробочку искусственной кожи.
Натали взглянула. Коробочка была толще книги и застёгивалась (как первые драгоценные манускрипты) каким-то подобием замочка.
– Что это?
– Сейчас скажу.
Сам (при этом) – не отрывался от соседей. Сам (подытоживая) – добрым словом поминал русского мужика Емпитафия, которому оказался сейчас обязан обществом специфической (и в чем-то – единственной) бабы Натали.
Сам Емпитафий – о женщинах рассуждал просто: любимых и единственных женщин на свете суть немного (одна настоящая и несколько прошлых – не правда ли, и здесь как с Россией?), но – ведь и прочие для чего-то воплощены в материальность!
Так не за-ради ли материальных удовольствий и благ, которые могут предоставлять? Речь не только о даровых деньгах и даровой постели, но и о волшебных стихах, которые иногда (очень редко) следует им посвящать.
– Что это? – продолжала (равнодушно) удивляться искусственной коробочке Наталья.
– Ты сейчас удивишься (по настоящему), – уверил её Цыбин.
Она (находясь в каком-то забытьи) – уже удивилась настоящему (словно бы забежала наперёд, потом вернулась); а как иначе можно было изменить её реальность, чтобы (алхимически) из слабенького «монмартрского» винца поэтески – вышел чистый спирт; ответ: никак; но – если очень надо, то можно.
Он (продолжая её удерживать в этом забытьи) – отщёлкнул замочек на коробочке, откинул крылья (одну, вторую) прикрывавших нутро дощечек, и явил потрясённому взору женщины скрытую в коробочке стеклянную флягу изящной формы, содержащую мутноватый (способный отодвигать сроки) эликсир бес-смертия.
Рядом со флягой, в двух небольших гнёздах, покоились аккуратные рюмки.
Интересно (иначе никак) – переплетая свои действия с разговором соседей, Цыбин (версификатор миров) – приплёл к происходящему и сидевшую напротив женщину: он
