места на полу перед маленькой импровизированной сценой, похожей на низкий помост. На ней стояли барабанная установка, гитара и клавиши, и Клод, Майк и Генри распределились между инструментами.
Раньше я слышала их песни и нельзя было сказать, что я находилась под впечатлением от них, но и разочарованием тоже не пахло. Если говорить по-честному, то поистине певческим голосом обладал только Майк. Он был единственным самородком среди них троих, в то время как голос Генри был тихим и больше напоминал протяжное бормотание священника, нараспев читающего молитву. С Клодом же… С Клодом было всё сложнее. Его голос – от природы низкий и хриплый – мог взять на удивление высоченную чистую ноту, но он предпочитал больше говорить в микрофон, нежели петь. В тот вечер я всё равно сидела перед сценой и улыбалась как дурочка, радующаяся возможности слышать их троих вживую.
После небольшого концерта все уселись в круг за игральные карты. Меня, разрумянившуюся и довольную, позвали занять место в этом кругу и сыграть партию-другую. К тому времени я уже знала около семи человек и чувствовала себя более уверенно.
На самом деле карты никого не интересовали. Все уселись в круг, чтобы вести пьяные продолжительные беседы, как это обычно бывает в компаниях. В процессе обсуждения всплыла очень занимательная любопытная мне фраза.
– Клод, желаю послезавтра удачи.
– А что будет послезавтра? – поинтересовалась я, находясь под лёгким градусом от домашнего сидра.
Клод заговорщически сверкнул глазами, прикурив самокрутку.
– Увидишь.
Из моей головы совсем вылетело, что на послезавтра была намечена премьера фильма, где Клод играл второстепенную, но ключевую роль. Я всегда следила за новостями и даже ставила себе напоминания в заметках телефона, чтобы не пропустить то или иное событие, которое должно транслироваться по телеканалам, но в день-икс я банально про это забыла и включила прямую трансляцию уже на её середине.
То, что я увидела, шокировало меня. Я ощутила волну будоражливых мурашек по всему телу, когда Клода показали общим планом, стоящим со своими коллегами на красной дорожке.
Ноги Клода объяли узкие сверху и широкие снизу персиковые брюки-клёш. Его грудь спокойно вздымалась под коротким, слишком коротким топом цвета старого выцветшего кружева, а на плечах лежала идеально подобранная шубка бургундского оттенка. Ну а на ногах… На ногах поблескивали скромные лодочки.
Вот это я называла «выпасть в осадок». Я не могла разобрать своих чувств, ведь Клод в первый раз появлялся в подобном виде публично, но спустя несколько минут я ощутила какое-то смутное сытое удовлетворение от презентуемого Клодом образа, в довесок подчёркнутого неброским светлым макияжем. Светлый всегда был ему к лицу.
– Господи, что за чудище такое, – ахнула моя мама, сидевшая рядом со мной на диване. – Это твой как его там?..
– Клод Гарднер, – несколько раздражённо произнесла я.
– Ну и мерзость, – покривилась она. – Какой
