по разные стороны возникшей полемики, и иногда в голову закрадывалась мысль – стоит ли ограничить наше с ней общение из побуждений своей принципиальности? В мире существуют два главных аспекта, на которых зиждется общество: твоя жизненная позиция и твоя семья, и я считала, что люди, взявшие на себя смелость выбирать, – либо очень глупы, либо чертовски мудры. Я была где-то посередине и вплоть до своих двадцати двух оставалась таковой.
Премьера, на которую так эпатажно разоделся Клод, прошла успешно. Пресса и зрители были довольны его смелым образом и даже окрестили его дивой, и это прозвище закрепилось за ним раньше, чем он снова появился на публике в подобном виде.
Я восхищалась Клодом во всех аспектах: восхищалась его характером, его воинствующей позицией, его действиями, его движениями, его внешностью. Да, я знала, что существует такое понятие, как «идеализация», в которую мама меня часто «тыкала» носом, но предпочитала думать, что если мое мнение о Клоде и субъективно, то только минимально. В конце концов, я общалась с ним «глаза в глаза» и могла с полным на то правом заявить, что он такой, каким я его себе представляла, основываясь на его публичных появлениях, таланте и интервью: искренним, добрым, солнечным, справедливым, сияющим ярче тысяч звёзд на небе. Этот мир не заслуживал Клода Гарднера.
Наше общение с Клодом развивалось постепенно. После второй встречи временно мы перешли на смс-ки из-за его плотного графика – музыкальные туры и съёмки в кинокартинах выжимали из него все силы. Однажды мы с ним созвонились и он внезапно спросил:
– Нора, ты всё ещё рисуешь?
– Эм, да?.. – неуверенно отреагировала я на этот вопрос.
– Один мой знакомый увидел нарисованный тобой портрет и теперь хочет, чтобы ты нарисовала его с дочерью. За плату, разумеется.
– Да я как бы… – пробормотала я. – Могу и просто так нарисовать…
– Не говори глупости. Любой талант, если это правда талант, стоит больших денег.
Улыбаясь в трубку, я прикусила губу.
– Уговорил.
С тех пор, как я в семнадцать лет впервые взяла краски и полотна, я не отходила от этого своего увлечения, открывшегося во мне благодаря Клоду. Из раза в раз я совершенствовала свои навыки и разные техники рисования, пока не достигла, так сказать, пика своих умений. Конечно, я не останавливалась на достигнутом, но уже вполне считала себя мастером, способным на многие творческие эксперименты. Когда Клод предложил мне нарисовать его знакомого, я осознала, что то, чего я хотела, начинало постепенно сбываться, а хотела я превратить это хобби в смысл моей жизни.
Кажется, я уже упоминала, насколько я была благодарна Клоду. Он стал для меня Вдохновителем (именно так, с большой буквы), и это заведомо окупало все на тот момент ещё не случившиеся «эксцессы». Я часто рисовала портреты Клода, и он об этом знал и поддержал меня, когда я решилась сменить «репертуар»:
– Кисть в твоих руках способна на большее, чем просто изображать мою пафосную мину в разных вариациях.
