и вижу, как быстро из них уходит сознание. В следующее мгновение журналист отрывается от стены и камнем падает на пол. Я сижу неподвижно и смотрю в его глаза, но на меня смотрят две пустые, мутные стекляшки. Рассудок, способность мыслить и чувствовать дается нам на время, очень короткое время. Когда космический таймер подходит к концу, мы лишаемся всего. В эту самую секунду мы превращаемся в бестолковый, во всех смыслах, набитый мясом и костями, мешок. Поляков не теряется, два широких прыжка и он у зеленой двери, он долбит кулаками и кричит.
Я снова хожу вокруг шкафа. Мой шкаф стоит в центре огромного «ничего» и подсвечивается сверху. Четыре тени ровно лежат на поверхности. Я не вижу границ помещения, но точно знаю, что их нет. Я даже могу попытаться вырваться, бежать, но вряд ли попытка увенчается успехом. Заплетаясь в ногах, я окунусь в темноту, а через какое-то время окажусь вновь у своего шкафа. Когда я был совсем маленьким ко мне приходили цветные сны, но теперь они мне не доступны. Теперь мои сны серые и очень простые, они мои воспоминания. Иногда я к ним обращаюсь, иногда они вываливаются сами.
– Тарас! Тарас, иди сюда! Тарас блядь! – из соседней комнаты, совмещенной с кухней, раздается спешный топот, дверь резко распахивается, скрип петель врезается в мозг, – Это что нахер такое?
Маленькое пыльное окно деревенского дома обрамляют светлые накладки. Худой, сутулый мужик с впалым животом тычет пальцем в потертый подоконник. Из одежды на мужчине только растянутые, здорово поношенные синие в бежевую полоску трусы. Ребенок останавливается в пороге, всматривается сквозь сигаретный дым в глубину непроветриваемой комнаты.
– Это что блядь такое? – мужчина кричит еще громче. Из его рта вылетают густые слюни, часть из которых остается на подбородке.
Тарас оглядывается, словно комната ему не знакома. В повседневности ребенок старается держаться подальше от отца и его помещения. Даже когда мужчина уезжает на вахту, в комнату заходит только мать. Она раскрывает плотные шторы, пускает воздух с улицы, сквозь грязь и пыль пробивается свет. Она собирает окурки, пустые, хаотично разбросанные бутылки, быстро протирает пол и спешно покидает помещение.
– Что? – ребенок говорит тихо и не поднимает голову.
– Ты можешь говорить как мужик? Чё ты там мямлишь? Цтё, цтё!
– Что? – в этот раз громче, но все также неуверенно с дрожью в голосе произносит мальчик.
– Пыль! Грязь! Пока я там въебываю, зарабатываю деньги, вы тут даже порядок навести не можете. Где мать? Она пошла в чипок?
– Мама ушла. В магазин, – ребенок по-прежнему прячет глаза.
– Я вас блядь проучу! Ну, зайди, сын, давай поговорим.
– Можно я пойду? – Тарас разворачивается, и делает робкий шаг.
– Тарас, ты че? А чего ты одет, как заморыш, грязный какой-то. Где майка, что я привез?
– Мама прибрала к школе.
– А, мама! М-а-а-а-а-ма, – протягивает мужчина, – То есть она мама, а я хер собачий!
Из
