я уже похожа на бабу Ягу.
– У вас есть дети?
– Есть. Тринадцать лялек я родила за свою жизнь. Семеро сыновей, шестеро дочерей. Помню как муж мой покойный счастлив был тринадцать раз, забирая меня из родильного дома с деточками. И каждый раз был праздник. Любил он меня сильно, да помер двадцать лет назад. Вот сколько лет мне я забыла, – а сколько деток, да когда муж погиб помню хорошо. Так это еще что. У меня и внуков то два десятка. Жаль только не приходят ко мне. Забыли, да может уже и похоронили.
– Но почему вы здесь, если у вас такая большая семья?
– Так ведь я старая, память плохая, физически себя с трудом могу обслужить. Вот меня на попечение санитарочек детки и отдали. Ведь работа, семьи. Некому за мной ухаживать. А без ухода должного я померла бы давно. Да я итак уже скоро. Не долго мучиться. А тебя как зовут, дочка?
– Светлана. А они к вам ни разу не приехали навестить?
– Так ведь далеко. Больница то эта на окраине города, сюда добираться тяжело. А внучков с кем оставить? Я жизнь подарила, выкормила, воспитала, на том мой путь и окончен. Теперь их черед своих лялек выкармливать да воспитывать.
– Но ведь есть дома – интернаты. Почему именно клиника Эрдмана? Ведь это Дом Скорби, а не приют.
– Так ведь деньги нужны, чтобы интернат с обслугой оплатить. А тут я на попечении государства. Да и я сама не богатая. За всю жизнь так и копейки не скопила на старость. Пенсии и пособия не оформляла. Нас муж кормил. А как его не стало, так я с пустыми карманами осталась.
Касаюсь ее руки. От нее пахнет старостью, болью, отчаянием и ожиданием смерти. Заглядываю в ее бледные, обесцвеченные глаза и встречаюсь с ней взглядом. Мать героиня, родившая тринадцать детей, подарившая жизнь тринадцати новым людям осталась одна, в тесной, душной и зловонной палате четвертого отделения клиники Эрдмана. Тоска, отчаяние и безудержная жалость заполнили мою душу.
Как же страшно это, когда тело твое дряхлое уже тебя не выдерживает, разваливается еще не успев навеки заснуть. Как страшно стареть, слабеть и болеть, оставаясь при этом жестоко оставленной семьей и Богом, одинокой, несчастной. Как страшно отдаться чему-то всецело, загубить молодость и здоровье, чтобы окончить свой путь в Доме Скорби, где всем плевать на тебя, твою судьбу и твою слабость. Мочиться в постель, и не уметь убрать за собой. Мять костлявыми пальцами еду, потому что уже не можешь жевать беззубым ртом. Забыть себя, свое прошлое, и уйдя в себя ожидать смерти, по окончании которой тебя вполне вероятно не ждет ни Рай, ни Ад, и отдав жизнь в жертву последним, что ты получишь будет небытие. Зачем бы тогда и рождаться, зачем самой рожать? Зачем жертвовать собой, если в старости ты вспомнишь только бесконечную усталость, а заветного стакана воды не дождешься вовек? Да и пусть дождешься – руки твои всю воду выльют на грудь, а запекшийся язык не получит живительной влаги. Для чего?
– Я буду рядом с вами, Евдокия. Обращайтесь ко мне, если что-то нужно.
– Спасибо, дочка. А тебя как зовут?
–
