у тебя такой: ты ищешь истину. И признаешь только ее. По-моему, никому не своротить тебя с этой дороги. Так? «Куда это я должен свернуть? – спросишь сразу. – Покажите, куда нужно сворачивать. Куда и зачем? Представьте мне ваши соображения. Докажите!» Так ведь? Но вот я все же… – она мучительно потупилась, – все же я… никак не пойму. Зачем тебе твой Касьян? Белые одежды свои ты прикрыл, это хорошо. Но зачем ты должен, как ты говоришь, отираться там среди дураков и подлых душонок? Вот я… Ну и я немножко маскируюсь. Но я же иду своей дорогой…
– А куда идешь – знаешь? – не удержался, спросил Федор Иванович. Сейчас он был близок к тому, чтобы открыть ей всю свою тайну. «Надо будет поговорить с Иваном Ильичом. Надо ей открыть», – подумал он.
– У тебя такие крылья, Федька. Почему не летишь?
– А почему ты считаешь, что у тебя есть право требовать, чтоб у меня был какой-то полет? – спросил он, крепко держа себя в руках, потому что она все время трогала ручку запретной двери.
– Есть право. Если я доросла до того, чтобы понять этот полет, и если есть уже такие люди, что летят, то я могу, имею право требовать полета и от тебя. И ожидать.
– А если это невозможно?
– Тогда может быть плохо…
– А знаешь, это вовсе не обязательно, чтобы ты видела, как я лечу. Лоэнгрина помнишь? «Лишь имя в тайне должен он хранить» – эти слова помнишь? А как имя откроется, Лоэнгрина уже не будет. Ты этого хочешь?
– Тут Лоэнгрин, там святой Себастьян… Можно даже запутаться… – И она неуверенно, по-чужому хихикнула.
– Ты уже путать начала меня с этим… с этим…
– Сам говорил, что нужно знать, а не верить. Вот я и хочу… Мне кажется, что ты слишком преуспел в деле мимикрии. У белого медведя только и есть одно, что выделяется на фоне снега, – черный нос. А ты и его лапой закрыл. Как же я увижу, где снег, а где медведь?
– Так это он когда к тюленю крадется…
– А вдруг этот тюлень – я? Мы все там тюленями себя чувствуем…
– Ленка! – Он бросился к ней, обнял.
Она смело глядела на него сквозь большие очки.
– Он говорит, что ты – правая рука Касьяна. Незаменимая.
– И ты веришь?
– Федька! Для чего ты связываешься с ними? Что тебе там надо? На что тебе эта должность? Они же тебя покупают! А может, и купили уже, а ты еще не видишь сам. Лоэнгрин – это у тебя самооправдание, ты чувствуешь зло в себе и стараешься замаскироваться добром! Сам для себя. Мне со стороны виднее. Вот так и происходят почетные капитуляции… Давай уедем из этого города!
Они оба старались разбить стену непонимания, а она поднималась все выше.
– Уедем, а? – Лена делала последнюю попытку спасти себя и его. – Будем где-нибудь на сортоиспытательной станции. Будем ходить в телогреечках в стеганых. И никто не будет знать, что под этими телогреечками прячется самая большая, самая верная…
