в том, что я хотел рассказать ему не только о смерти брата, а о том, как эта смерть привела меня в мир рестлинга. Вернее, привело чувство вины перед братом. Это было признание, а такие вещи не делаются наскоро.
Война как раз закончилась – я стал совершеннолетним на следующий день, как мы сбросили на Японию вторую атомную бомбу. Поэтому мое последующее пребывание на военной службе стало простой формальностью. Спустя четыре года службы в ВМФ я демобилизовался и вернулся домой в сорок девятом году, поразив ближних своими моряцкими татуировками. Делать было решительно нечего, только пить и показывать любопытствующим роспись на моем теле. Так что, едва представилась возможность, я незамедлительно променял Сиэтл на побережье Аляски, нанявшись на рыболовецкий траулер. Должность моя теперь называлась «переработчик морепродуктов», что звучало немного странно для палубного матроса. Моим уделом стало вытаскивать на борт огромные, размером с трейлер, сети, чтобы затем сортировать различные виды морских гадов. Помимо этого мне вменялось в обязанность управление обрабатывающим оборудованием, с которого приходилось счищать налипшие внутренности, кровь и слизь. Затем я запихивал добычу в лотки, а их нужно было еще маркировать и отправлять на хранение в рефрижераторный отсек. Итак, я грузил улов на палубу, чинил порванные сети, чистил гальюны, оттирал примерзшую к рукам рыбью чешую… Было дьявольски холодно. Во время шестиминутных перерывов в течение шестнадцатичасового рабочего дня я наблюдал, как от моих штанов поднимается пар. Три месяца подряд без выходных я шел через океан с серебристыми рыбьими кишками в волосах, которые боцман называл «ангельские волосы».
В перерыве между рейсами я ужасно мучился на берегу. Целую неделю приходилось жить в компании родителей и младшего брата, словно я все еще оставался маленьким ребенком. По закону следующий контракт я имел право заключить не менее чем через неделю. Если бы не это обстоятельство, я бы до конца своей жизни не возвращался из рейсов.
Из каждых тринадцати недель двенадцать я проводил в море. Именно из-за этого я пропустил большую часть важных событий в жизни своей семьи. Я был в море, когда обокрали наш дом, похитив, среди прочего, медальон с изображением святого Христофора, который был семейной реликвией матери. Она хотела подарить его своему первому внуку. Потом у отца случился второй сердечный приступ – и опять я был в рейсе. Гил окончил школу – но я не смог его поздравить, ибо работа.
Когда же я вернулся из рейса, он сказал мне, что записался в армию. Стоял февраль пятидесятого.
– Что я там должен делать? – спросил меня брат.
– Война окончена, – ответил я. – Мы родились слишком поздно, чтобы стать пушечным мясом.
Я вернулся на траулер и не смог поехать в доки вместе с семьей, чтобы проводить Гила в Корею. В декабре он был убит, но поскольку я снова был в море, то узнал об этом лишь в феврале пятьдесят первого. Его тело к тому моменту отправили на родину, но похороны мне пришлось пропустить. Родители места себе не находили
