самостоятельно.
– Стала овощем? – уточнил Макс, не стараясь скрыть свое злорадство. Черт с ним, с состраданием и жалостью, старуха получила, что заслуживала, как и этот хрен Казарцев. Вспомнилась мерзкая улыбочка на узкой с запавшими щеками физиономии, ловкие, незаметные глазу движения, негромкий голос, покровительственный тон. «Жри, скотина!» – Макс вдруг поймал себя на том, что улыбается. Терять-то уже нечего, понятно, что влепят ему по полной.
– Все, Максим Сергеевич, прошу прощения, мне надо идти. Желаю вам удачи, она вам пригодится. Встретимся в суде.
Макс продолжал улыбаться, адвокат отвернулась и быстро вышла из следственного кабинета. Вошел конвой, Макс поднялся, в голове было пусто и легко. Все, теперь точно все, он, считай, покойник – жизнь кончилась. Отца жалко, и Настасью, надо будет как-то передать ей, чтобы не ждала, уезжала поскорее и все забыла, она еще найдет себе нормального мужика, родит ему детей, и все у них будет хорошо.
И наступило безвременье, ни день – ни ночь, ни зима – ни лето, а черт его знает, что такое. Следователь о нем точно забыл, и Макс спал сутки напролет, спал и никак не мог отоспаться. Поднимался разбитый, мрачный от черных снов и через пару-тройку часов снова проваливался как в омут, и рад был, что время так идет, что не надо ни думать ни о чем, ни жалеть, ни пытаться исправить. Суд – значит суд, и очень хорошо, пусть будет суд. Казарцев, понятное дело, не появится, и все же Макс решил сделать, как советовала ему адвокат – рассказать всю правду, а там куда кривая вывезет. По правде говоря, в десять лет для себя не шибко верил, но и пяти за глаза хватит. Одно радует – у Мишки дела не так плохи, как у него, выкарабкается мальчишка, никуда не денется.
А еще через неделю дело сдвинулось, Макса повезли в суд. Из своих в зале была адвокат и тот самый сосед, что рвался добить Мотьку лопатой. Адвокат – она сидела напротив «клетки», и на подзащитного старалась не смотреть, перебирала бумаги и внимательно слушала судью, а мужик опасливо поглядывал то на Макса, то в зарешеченное окно, ерзал на стуле, и по всему было видно, что дяде не по себе. «Он-то зачем сюда притащился? На террориста поглядеть?» – мужик то краснел, то бледнел, смотреть на него было противно, и Макс уставился в пол. Тем временем судья, еще довольно молодая блондинка приятной наружности зачитала доклад, выслушала обвинителя из прокурорских, а затем перешла к опросу свидетелей.
– Панкратов! – вызвала она, и неожиданно поднялся тот самый мужик, одернул футболку и зачем-то убрал руки за спину. Снова глянул на Макса и воззрился на судью. Та строгим голосом велела ему рассказать, как все было.
– Псина на пацана кинулась, а этот, – дядя невоспитанно ткнул пальцем в сторону «клетки», – ее убил.
– Чем убил? – уточнила судья.
– Так я же говорил, – протянул мужик, – спрашивали уже, что раз.
– Вы должны отвечать на мои вопросы. Чем Добровольский убил собаку, принадлежавшую Казарцевой Фаине Алексеевне?
О, вот и до бабки господина капитана
