Так почему не нашла? Мама была против. Даже постарев, она закрывала руками глаза и горько плакала:
– Не надо, Халидка, что я скажу ей?!
Почему -то мне был понятен этот страх. И я тут же простила ей это.
К тому моменту я уже приехала к дому, но выйдя из такси, я и не собиралась идти домой. Я брела вокруг дома в несколько кругов, продолжая говорить с ней.
– Почему я оказалась в детском доме, Халида?
Её голос снова зазвенел на другом конце, и я отметила про себя, какой он звонкий и жизнерадостный в сравнении с моим низким и глубоким.
– На этот вопрос тебе никто не ответит. Мама не любила на эту тему говорить, а отец вообще не говорил. Только когда мне было семнадцать лет, мы как-то поругались с родителями, я спросила их, где моя сестра? Мне эту тайну открыл мой брат старший. И отец меня ударил. Даже наш брат Ахат сейчас переживает, что я ей скажу, говорит. Он плачет. А я говорю, а что ты скажешь? Мы такие же дети, как она. Но я чуть-чуть жёстче, чем он. Он намного мягче. Ты сейчас увидишь всё сама. А насчёт тебя мы с мамой разговаривали потом долго и часто. Она часто говорила, сейчас Гузели столько-то лет, сейчас столько. Но она была уверена, что тебя удочерили кавказцы. Потому что, когда они пошли тебя забирать, им сказали, что теперь это тайна о неразглашении. Ты удочерена, а вы, мол, опоздали. У родителей был очень тяжелый период. Но они…родители у тебя порядочные люди. Они не алкаши, не пьяницы, не наркоманы. Они опоздали, ошиблись в нескольких днях или неделях. Это была версия моей мамы. Папе было больно говорить о тебе. Я была бунтарка. В юности стала упрекать их тобой. И он ударил меня. Тогда мне стало стыдно, и я больше не поднимала эту тему. Ахат был очень близок с отцом, они много говорили. Может, он знает об этом больше.
Слушая её, я заливалась слезами, как ребёнок и практически ничего не слышала, всё сильнее сжимая трубку обмёрзшими пальцами, чтобы не потерять звук её голоса. Тогда она почти по-детски протянула мне:
– Ну не плачь, ты мне была очень нужна. Я всегда завидовала тем, у кого были сёстры. Характер у меня очень тяжелый, очень творческий, прямой. Таких людей не все любят. Я не знаю, что будет завтра. Но сегодня я уверенна, что мы будем счастливыми сёстрами. Я счастлива.
Тогда я ещё больше стала плакать. И Халида торопливо продолжила:
– Я не помню, какое это было число, но знаю, что в октябре она накрывала стол. Это были твои дни рождения. Она очень стыдилась этой темы и избегала всех разговоров. Но твоя мать была очень хорошим человеком. Это правда. Она была молодая и очень глупая. Она поверила словам работников детского дома, что можно оставить ребёнка и через неделю забрать его. Они хотели найти работу и жильё. На руках тогда был ещё ребенок. Твой старший брат, ему было около пяти лет.
Я услышала, как гулко с грохотом тяжёлых металлических ворот захлопнулось моё сердце. Я не поверила ни одному её слову, сказанным только что. Где -то в жизни мне приходилось столкнуться с информацией об усыновлении, и я знала, что ребенка усыновить процесс не простой. И он должен быть отказником.
