дурью маяться. Нету твоего Сникерса. Его Тузик с Шалавой порвали насмерть. Я ошметки в уличный туалет выкинула.
Тузик с Шалавой были собаки небольшого роста и ума, зато склочного нрава. Прикормил их с улицы сосед Виктор Степанович, в старом курятнике ватное одеяло кинул и крышу подлатал. Объедки собакам соседи исправно выносили, потому что все равно куриные кости, плесневелый хлеб и старые щи пропадали зря. А тут на дело пошли, на охрану.
Пришлецы же лезли во все щели, однажды летом цыганское семейство во двор просочилось. В комнату к Петровне молодуха в пестрой юбке зашла. Петровна после рассказывала, что обомлела и еле руками от незваной гостьи отмахалась.
– Кыш, – кричала почему-то, – брысь!
Да так громко шумела, что соседи сбежались и молодуху всем миром обратно выперли.
Но более всего туристы замучили. Вьются кругом как мухи, будто им медом намазано. Повадились чуть ли не в окна фотоаппараты наставлять. То автобус экскурсионный подъедет, то одинокий краевед у крыльца шляется, делает вид, что снимает на телефон, а заодно, где что плохо лежит, высматривает.
Потому вздорные Тузик с Шалавой пришлись как нельзя кстати. Гуляли они меж домом и помойкой, где встречались с друзьями и гоняли конкурентов. Но и дворовую службу несли, особенно звонко облаивали врачиху и почтальоншу, за то, что те приходили с сумками, а еды не приносили. Петровна в дни пенсии Валю у калитки дожидалась, а после провожала к себе с почетом, прикрывая тылы объемистым корпусом.
На кошек шавки устраивали облавы, загоняли на деревья, и те подолгу висели на ветвях, оглашая окрестность мявом и ревом, звали на помощь, Хозяева приходили, отгоняли собак, уносили домой свои сокровища.
Сникерс был еще мал и оттого не испугался вовсе, и не пустился наутек, стал легкой добычей, как некогда залетевшая во двор неизвестно чья курица. Курицу у Ольгуни на глазах собаки растерзали на части, только кровавые перья полетели. Шалава сразу выкусила ей живот, Тузик голову оторвал.
Ольгуня бежит по улице и оплакивает все свои потери.
Ее школьная подруга, толстая Танька, например, в жизни покойника не видела. Все родные и близкие у нее целы и невредимы, полный дом народу: родители, сестра, две бабки, два деда, дядька, кошка, собака и облезлый волнистый попугайчик.
Танька про мертвецов и думать боится, хотя все расспрашивает, как это получается, что был человек и нет его. Если честно, Ольгуня и сама не знает. Хотя отец ее погиб и бабушка умерла, а в церкви они усопших отпевают, только те уже как бы и не люди, просто куклы с закрытыми глазами, венчиком на лбу и свечкой в крестообразно сложенных руках.
Ольгуня и не пытается представить себе то, что за гранью, это кажется ей далеким и непостижимым. Во время церковной панихиды, когда доходит до слов «Житейское море зря, воздвизаемое напастей бурею, к тихому
